Так Просвещение работает в тех головах, которые постигли, как возникает власть. Его осторожность и его секретность – признаки совершенно реалистического мышления. Его отличает такая трезвость, что просто дух захватывает; и с этой трезвостью оно постигает, что «золотые плоды наслаждения» обильно родятся только при сохранении status quo, которое лишь немногим преподносит на блюдечке шансы обрести индивидуальность, сексуальность и роскошь. Наверняка имея в виду такие тайны прогнившей власти, Талейран полагал, что сладость жизни познал только тот, кто пожил перед революцией.

Вероятно, какое-то значение должно иметь и то, что именно падкая до наслаждений и жаждущая обучения дама, а не кто-то другой простодушно и незлобиво (?) требует сладких плодов наслаждения для всех и напоминает о счастье делиться, тогда как отличающийся реализмом аббат настаивает на сохранении секретности до тех пор, пока «чернь» не созреет для такой дележки? Вероятно, устами дамы говорит Женское, демократический принцип, эротическая готовность щедро одарять – этакая мадам Sans-Gene[33] в области политики. Она никак не может взять в толк, что наслаждений в мире ограниченное количество, и не понимает, почему то, что встречается столь часто, нужно искать на столь многих обходных путях.

Во вступлении к своей «Зимней сказке» Генрих Гейне приводил тот же аргумент о щедрости. В системе угнетения он отводит надлежащее место «старой песне, что надо отказывать себе во всем», которую власть имущие предоставляют петь глупому народу:

Здесь собрано несколько мотивов: «критика текста», аргумент против личностей, победа рафинированности еще большей рафинированностью; результатом этого оказывается воодушевляющий поворот от рассчитанной на элиту программы господского цинизма к популярной песенке.

В поэтическом универсализме Гейне проявляется адекватный ответ классического просвещения на христианство: оно ловит христианство на слове в области знания, не желая вдаваться для этого в область веры, где предостаточно неоднозначностей и неопределенностей. Просвещение застает врасплох религию тем, что относится к ее этическим принципам серьезнее, чем сама религия. Потому лозунги Французской революции в начале Нового времени и представляются столь блистательными – как всехристианнейший отказ от христианства. Наличие в великих религиях непревзойденно-разумного и сообразного человеку – вот что позволяет им снова и снова возрождаться из их способного к ренессансу ядра. Стоит только заметить это, как все формы критики религии, отвергающие ее, начинают вести себя гораздо более осторожно с религиозными феноменами. Представители глубинной психологии выяснили, что иллюзия оказывает свое влияние не только в религиозных представлениях, выражающих желаемое, но и в отрицании религии вообще. Религию можно было бы причислять к тем «иллюзиям», будущность[34] которых на стороне Просвещения, потому что полностью справиться с ними не может ни чисто отрицающая критика, ни разочарование в них. Вероятно, религия и в самом деле представляет собой неизлечимый «онтологический психоз» (Рикёр), и фурии ниспровергающей критики неизбежно выбьются из сил, поскольку ниспровергнутое вечно возвращается.