Хорошо потрудившись в завершающем учении по борьбе с радиоактивной опасностью, усталая подводная лодка вместе с выдохшимся экипажем развернулась на сто восемьдесят градусов и легла на обратный курс. Штурмана готовились калибровать лаги по замеренным скоростям на Мотовской мерной линии. Компрессоры сняли избыточное давление в лодке. В отсеках всё имущество и механизмы начали приводить в исходное положение по-походному.
Повеселевший матрос Христенко, укладывая в сумку ИДА-59, философски изрёк:
– Та хай ему, чёрту лысому, в пекли гыкалка нападе!
– Мыколо, за что ты его, сердешного, награждаешь гыкалкой? – в свою очередь спросил, расставляя инструмент на аварийном щите, Беляев.
– Хиба ж бог миг стильки навыдумывать и все послать на нашу голову? – Та николы! Ее богу, тут без рогатого не обошлось! – развивал свою мысль украинец.
– Если сказать правду, то этот проклятый резиновый загубник я уже четвёртый год пытаюсь перекусить и выплюнуть вместе с маской ИДА-59, – в сердцах высказал наболевшее пожелание старшина 1 статьи Ошитков и грюкнул аварийным брусом, закрепляя его на штатном месте.
– Размечтались… – вступил в разговор мичман Глебов. – Жить захотите – будете, как миленькие, дышать через трубочку! Тут наше спасение: дыхание, – он похлопал ладонью по аппарату дыхания, – а в этих бачках, закреплённых на подволоке отсека, аварийный запас пищи. Существуют они, чтобы в аварийных условиях подводник дышал, питался, боролся с катаклизмами ситуаций, побеждал и жил. Понимаешь Христенко, побеждал во имя жизни!
– Усё я понимаю, товарищ мичман, Жить я не против. Та хиба ж це жизнь!? Мордуют и мордуют! Хиба ж это правильно: всё время мордой об землю? Цикаво получается – нужно всю жизнь страдать, чтобы в кинци кинцив померты….
– Христенко, Христенко, да тебе жить, да жить! – вмешался в разговор капитан Рахматуллин.
– Конечно, пожить хочется хорошо. Эх, коня бы быстрого, да степь широкую, да саблю вострую! Расчувствовался я что-то. По делу скажу я вам так: сухарей полный отсек, провизионка с продуктами – дай аллах каждому, аварийные бачки не тронуты, вода есть – жуйте и живите! А наверх, извините, ни-ни. На Севере зимой море и холод такие, что икнуть не успеешь, как пойдёшь на корм рыбам.
– Выход один, – подтвердил Антон, – нужно учиться, тренироваться, одним словом, – уметь и знать всё! В том числе научиться преодолевать самого себя, чтобы в один прекрасный момент вот этот «пароход» привёз каждого из нас в его родную степь.
– Вы прямо поэты, – включился в разговор, до сих пор молчавший, Мясковский.
– Могем! – владеем мы не только кошеварским черпаком, но и мыслим. А раз мыслим – значит живём! – сказал Рахматулин и, открыв люк, нырнул в свою провизионку.
В лодке оружие и технические средства были приведены в положение по-походному и по боевой готовности № 2 первая смена заступила на вахту. Командир дал добро на ужин в подводном положении.
– Добра вода, прямо, как из крыныци! Чиста наче слеза! – сказал матрос Христенко, устанавливая кружку в гнездо возле краника системы питьевой воды.
– Куда уж чище – бидисциллят! Наша испарительная установка из моря-океана варит 25 тонн пресной водички в сутки. Достаточно и для подпитки ядерных реакторов, и для борща, и для наших животов внутрь, и помывки тела снаружи, – подтвердил Ошитков и сам потянулся за кружкой.
– Так шо: 25 тонн прямо от него мы и пьемо? – не поверил Христенко.
– Конечно не «прямо», – вмешался в беседу капитан Умрыхин. – Вода охлаждается и после анализа поступает в цистерны питательной воды. Оттуда, обогащаясь солями и микроэлементами в системе питьевой воды, через краник она льётся тебе Христенко в кружку.