– Бери стул и пиши явку с повинной. Мол, признаю себя виноватым в том-то и том, произошедшем тогда-то и там-то… Укажи точный адрес, время и причину, по которой ты совершил… – Огурцов запнулся, но затем твердо договорил: – совершил убийство Ромашова Анатолия Викторовича… Пиши, пиши, я тебе буду подсказывать по ходу…

Когда явку с повинной оформили и Николка с облегчением перевел дыхание, вытирая рукавом взмокший лоб, Иван Иванович, внимательно перечитывая коряво исписанный косыми строчками листок бумаги, сказал застывшей на стуле Люське:

– А вот теперь, Люся, подожди нас за дверью, – и, увидев, как испуганно метнулись ее глаза на Николку, добавил: – Там стулья есть, посиди пока… А вообще, моя хорошая, запасайся терпением, придется тебе своего суженого немного подождать.

– Сколько, дядя Ваня? – поднимаясь со стула, робко спросила Люська.

– Это не я определяю, – нахмурился Иван Иванович. – В суде решат… Но, думается мне, лет на пять-семь надо рассчитывать… Ну, а там могут и скостить за хорошее поведение, это уже от Николки будет зависеть, от того, как он любит тебя…

Николка с Люськой переглянулись, и Огурцов физически ощутил, как неумолимый психологический зажим неизвестности, сковавший Николку с момента убийства, отпустил его, милосердно освободив из-под своего тяжкого пресса.

– Ну, ступай, Люся, ступай, – попросил Иван Иванович. – У вас еще будет полчасика на прощание, а мне надо протокол дознания оформить, а то не успею…

Люська всхлипнула, тронула Николку за руку и молча вышла за дверь.

После небольшой паузы, которую Николка употребил на осмысление услышанного от участкового инспектора, Иван Иванович задал первый вопрос:

– Итак, Николай, расскажи мне подробно, где ты взял кинжал, которым совершил преступление, и как он выглядел? Не упускай ничего, никаких мелочей – лишнее я сам уберу… Договорились? – Огурцов пристально посмотрел на Николку, потом ободряюще улыбнулся и взялся за шариковую ручку.

– Я свой охотничий нож, который мне дед подарил, у Люськи вместе с рюкзаком оставил, – начал рассказывать Николка, вертя в руках теплую кожаную фуражку с наушниками. – На охоту, да еще на зверя, сами знаете, дядя Ваня, без ножа никак нельзя… И вот когда я мимо «Прадика» проходил, что во дворе у нас стоял, я заметил, что задняя дверка у него приоткрыта. Я подошел ее закрыть и увидел рукоятку кинжала…

Николка рассказывал подробно, старательно, в некоторых местах делал небольшие паузы – вспоминал, как оно все было на самом деле. Видно было, что он и сам хочет во всем разобраться, что-то главное прояснить для себя. Описывая, как выглядел кинжал, Николка неожиданно сказал:

– А вообще, дядя Ваня, он странный какой-то… Лезвие у него очень необычное, с изгибами…

– Сколько их, ты посчитал? – уточнил Иван Иванович.

– Не-а, мне некогда было… Я же как взял его, так деда меня сразу на место загона повел, а еще темень такая стояла – ничего не видно… А потом мне и вообще не до ножика стало, будь он неладен… Какой-то он, дядя Ваня, – Колька замялся, подыскивая нужное слово, но, видимо, не нашел, потому что безнадежно махнул рукой и закончил: – нехороший, подозрительный, ножичек этот…

– И чем же он тебе показался подозрительным? – заинтересовался Огурцов. – Постарайся рассказать об этом подробно.

– Он в руку ко мне как лег, так словно к ней и прирос, – рассказывает Николка. – Знаете, дядя Ваня, мне показалось, что это не нож у меня в руке, а сама рука моя выросла и стала длиннее. – Колька задумался, напряженно сведя брови к переносице. – Я его отдельно от руки вообще не чувствовал, понимаете? Он и я – одно целое… Даже не знаю, как это объяснить…