Это был какой-то сюр. Просто мир полетел кувырком. Потому что тут он фыркнул. То есть. Впервые проявил какую-то… эмоцию?

Я не могла в это поверить. Он смотрел на меня так, будто я была забавной. Я сжала пальцы в кулаки, сдерживая горячий шар внутри от взрыва. Лёд на коже, которым я окутала себя, потрескался и разлетелся на осколки.

– Вы хоть видели список тем для докладов школьников на этой конференции? Вот, мне прислали сегодня, – и он протянул мне листок.

– Но…? – мой рот открылся сам собой.

Я не могла поверить – опять. Он… соглашался курировать меня? Ещё утром он убеждал меня, что у него нет времени возиться со мной в этом абсолютно бесполезном занятии.

Позже я узнала, что на него надавила завуч, угрожая моим великим дедом и талантом, который он закопает в землю, но тогда я была совершенно сбита с толку.

– Но что? Вы передумали? – снова холодно приподнятая бровь. – С таким несерьёзным отношением к науке это обречено на провал. Если хотите покрасоваться перед кем бы то ни было своими оценками, то сразу нет. Это серьёзное мероприятие, и просто так за участие я пятерок ставить не собираюсь.

– Что? – совсем растерялась я. Что-то будто ускользало из рук, и я тут же принялась убеждать его: – Нет, я собираюсь очень серьёзно к этому отнестись! Я… очень хочу изучать физику и дальше. Просто хочу… изучать физику, – совсем глупо пролепетала я, робко глядя ему в глаза.

Он долго смотрел на меня, проверяя на прочность. Будто не веря. Спускаясь взглядом к рубашке, молчаливо припоминая тот глупый случай. Сомневаясь. Почему с ним было столько нелепых ситуаций? Почему с ним я была… такой?

– Ладно. Выбирайте тему, а потом будем говорить. Рекомендую выбрать…

Я скрестила пальцы за спиной. Это была победа.

Ноябрь был тёмным – как вечер перед самой холодной ночью. Ноябрь был ледяной крошкой горького от дыма воздуха – я помню, в нашем городке тогда постоянно сжигали кучи листьев, они горели и горели… Ноябрь был ярко-багряным, но не для меня.

Для меня ноябрь был ветром, что заставлял меня кутаться по утрам в шарф. Беспомощно прятаться в пальто и дрожать. Поднимать лицо к хмурому небу (вокруг одна серость, одна промозглость). Чувствовать на лице первую каплю дождя, который обещал пролить весь день, и – боже, это последняя капля! – бессильно пытаться отправить слёзы обратно. Поэтому не опускать головы.

Для меня ноябрь был месяцем, когда я теряла себя, ускользала из собственных рук и ничего не могла с этим поделать. Эта пустота на месте чего-то важного чувствовалась так остро, что мне хотелось обнять себя.

Я безбожно опаздывала. Снова к тому, к кому нельзя опаздывать. Но у меня не было сил даже ускорить шаг, я уныло шаркала по пустым асфальтным дорожкам и засыпала на ходу.

– Опоздание, Юдина. На пятнадцать минут.

Вот и всё, что он небрежно мне бросил тогда. Даже не оторвавшись от своих бумажек. Как всегда – одинокий и равнодушный за столом. Да и как ему быть не одиноким, когда до первого урока ещё час? Мы договорились встретиться по поводу научной работы до уроков, потому что у Александра Ильича не было другого времени.

Он не кинул мне ни одного взгляда. А если бы он повернул голову с идеальным беспорядком тёмных волос, он бы не вынес тоски в моих глазах. А я (жаждала), чтобы он не вынес и сдох в муках, отравившись концентрированной кислотой.

Я не двигалась. Он – тоже. Это молчание между нами буквально кричало о том, как ему это не надо, как он не сделает ни одного лишнего шага в том, чтобы мне помочь, как ему всё равно, как я должна делать все эти шаги сама. Оно было загустевшим от моей непонятно откуда взявшейся, глупой злости. Но даже этот лихорадочно горячий от электричества воздух не жалил его, совсем не жалил, разбиваясь на жалкие, беспомощные молекулы о его герметичную стеклянную броню.