Через три дня после вселения Карася в двухместный люкс, в соседнем номере поселилась супружеская пара из Москвы – Виталий и Зоя. Виталий представился Жорке, как полковник запаса, бывший артиллерист, который последние пять лет служил в одном из Управлений Министерства обороны. Зоя была дизайнером и, как многие люди, связанные с искусством была экзальтированной особой. Она много говорила о дизайне жилых помещений, восхищалась живописью французских импрессионистов и боготворила поэзию Мандельштама. Полковник запаса влюблено глядел на жену и ни в чём ей не перечил. Эта семейная пара буквально прилипла к Жорке, не оставляя его без внимания ни на минуту. Сразу после завтрака Зоя брала Карася под руку и вела на процедуры, попутно поясняя отличие абстрактной живописи советских художников начала двадцатых годов прошлого века от современных абстракционистов. Жорка, смутно понимая о чём идёт речь, опасливо косился на шедшего позади законного супруга.

«Как бы этот солдафон меня не приревновал!» – опасливо думал беглый бизнесмен, но его опасения были напрасны: Виталий шёл следом, добродушно улыбаясь рассуждениям своей жены.

После процедур они завтракали втроём. Карась с унылым видом поглощал низкокалорийную пищу, а Зоя увлечённо рассуждала о пользе раздельного питания. Виталий под столом по-свойски толкал Жорку ногой и подмигивал, словно говоря: «Терпи брат»!

После обеда Зоя спала, и в это благодатное время мужчинам иногда удавалось ускользнуть от её внимания и отдохнуть от непрерывного стрекотания. Мужчины шли в лес, где, расположившись на полянке, коротали время в чисто мужских разговорах, при этом попивая армянский коньяк из фляжки запасливого полковника. Однажды, передавая фляжку хозяину, Карась допустил оплошность, и скользкая металлическая посудина выскользнула у него из руки. И лежать бы серебристой фляжке на осенней земле, обильно поливая прошлогоднюю листву благородным напитком, если бы не Виталий. Отставной военный, даже не глядя на падающий предмет, сделал рукой молниеносное движение, и фляжка оказалась у него в ладони.

– Лихо! – поразился Жорка.

– Привычка, – равнодушно ответил Виталий. – Я, знаете ли, очень долго настольным теннисом занимался, вот реакция и развилась.

Потом они возвращались в спальный корпус, где их встречала отдохнувшая Зоя, полная новых планов и замыслов.

– Сегодня на ужине я намереваюсь развить тему истиной красоты! – с жаром делилась она своими намерениями. – Это ужасно, но даже в нашем двадцать первом веке многие люди не понимают, что такое красота, а что есть красивость. Это так пошло и так грустно!

После ужина Зоя тащила мужчин или на дискотеку или на вечернюю прогулку, но гуляли они только по хорошо освещённым тротуарам.

– Я с детства темноты боюсь, – кокетничала женщина.

На дискотеке Зоя почти всё время танцевала с Жоркой, безбоязненно прижимаясь к его животу. Жорка откровенно млел, и не знал, как это воспринимать. Бравого душку военного в это время активно атаковали женщины, забывшие вкус поцелуя, но хорошо помнившие хрущёвскую «оттепель» и задачи ХХ Съезда КПСС.

После отбоя Карась, окончательно запутавшийся в различиях между фламандцами и великими мастерами эпохи Возрождения, блаженно засыпал, как только его голова касалась казённой подушки.

Снились Жорке заснеженные сибирские просторы, где всё понятно и всё по-простому, где морозный воздух до того вкусен и свеж, что в ясный солнечный день кажется, что его можно откусывать и заглатывать огромными прохладными кусками, где морозы и девки сильные да ядрёные, а пельмени духовитые да вкусные, где безбрежных просторов синь уходит за горизонт, и сливается с синевой небесной, где в огромном таёжном царстве могут затеряться целые народы и государства, и где к берегам маленькой сибирской речки Медведицы прижались, словно сиротки, две деревеньки – Разгуляевка да Медведково.