– Порой проклятье принимают за божественный дар, – вздохнул монах.

– Иногда бывает и наоборот, но в любом случае за всё приходится платить. Я не знаю, какую цену назначит Высший Разум за твои способности, но думаю, что высокую. Не надо быть прорицателем, чтобы понять, что твоё появление в монастыре угодно всемогущему Будде.

«Вот уж никогда бы не подумал, что всемогущий Будда работает на Швейка!» – подумал Саид, но вслух ничего не произнёс. В монастыре, как и в разведке, многословие не приветствовалось.

– Чалый накрылся! – повторил Жбан, и его взгляд растеряно перескакивал с Клеща на Клима и обратно.

– Где? – сквозь зубы процедил Клим.

– Кажется, в заливе. Точно не знаю, сейчас в новостях по «ящику» брехали!

Чалый был неисправимым жизнелюбом. Возможно, это было прямым следствием его криминальной деятельности, которая, как известно, пользы здоровью не приносит, да и саму жизнь часто укорачивает.

В тот день Чалый собрался порыбачить на новой яхте в заливе. Повод для этого был самый что ни на есть подходящий – неожиданно, без предупреждений, из Владика к Чалому прилетел Грош. Грош был доверенным человеком Пасты, можно сказать, преемником, поэтому был вхож к самому Макару – «положенцу» по всему Дальневосточному краю. По неписаным правилам Грош должен был в первую очередь побывать у Клима и все вопросы «перетереть»[9] сначала с ним, но Грош почему-то напрямую явился к Чалому. Чалый расценил это, как знак недоверия «смотрящему» на острове, и как аванс в вопросе повышения своего статуса, поэтому принял гостя очень радушно.

Вечером Чалый закатил в ресторане такой роскошный банкет, что Грош, который вёл очень скрытный образ жизни и не позволял себе никаких излишеств (он даже одевался, как бухгалтер «Заготпотребсоюза»), только диву давался.

Утром Чалый лично выгнал из обставленной в стиле ампир спальни подложенную в постель накануне вечером гостю шлюху, которая была знаменита тем, что могла «раскочегарить» даже стопроцентного импотента, и потащил не до конца протрезвевшего гостя снова за стол.

После плотного завтрака, который сопровождался обильным возлиянием спиртного, Чалый усадил пьяного Гроша в «Лендровер» и повёз в порт, где «под парами» ждала красавица-яхта.

– Ты эту рыбалку не забудешь никогда! Отвечаю! – по-свойски похлопывал гостя по костлявому плечу радушный хозяин.

Гость болезненно морщился и на всё происходящее таращился непонимающим окосевшим взглядом.

После того, как на камбуз загрузили дюжину картонных ящиков с пивом и несколько ящиков с деликатесами на закуску, яхта, издав пронзительный прощальный гудок, величественно отчалила от заплёванного пирса и через минуту скрылась в утреннем тумане.

Не успел Чалый вместе с гостем выпить по бутылочке холодного пива «Хольстен», как из утреннего тумана наперерез его белоснежной яхте выплыла замызганная фелюга, на борту которой красовалась надпись «Трапезунд». На носу «Трапезунда» стояли два рыбака, которые, несмотря на угрозу столкновения, никакой тревоги не проявляли.

– Они что, охренели? – возмущённо зарычал Чалый и пальнул в сторону «Трапезунда» из ракетницы. Красная ракета, роняя искры и оставляя за собой дымный след, перелетела через рубку фелюги и упала в море. На рыбаков «Трапезунда» этот выстрел не произвёл никакого впечатления.

– Сворачивай! – почуяв недоброе, заорал Чалый в переговорное устройство.

Рулевой старательно заложил левый поворот, но было поздно. Когда до яхты осталось не более сорока метров, рыбаки на фелюге подняли с палубы две короткие трубы и, водрузив себе на плечи, направили раструбы в сторону мечущегося по верхней палубе Чалого. Два выстрела прозвучало с интервалом в пять секунд. Первая граната ударила точно в рубку, что лишило яхту управления. Вторая граната разорвала борт точно по ватерлинии. Голубая океанская вода хлынула в пробоину, и яхта стремительно стала уходить под воду. Вскоре на её месте плавали только обломки надстройки да парочка оглушённых взрывом членов экипажа.