– Невероятно опасная, – согласился Калаш.

Блин, о чем они говорят? При чем тут несчастная сосиска? До меня стало доходить, и я почувствовала, как кровь прилила к лицу. Щеки защипало. Я, оставив вилку, опустила голову в надежде, что никто не заметит этого.

Сковорода, вдруг, громко затрещала.

Я удивленно посмотрела на неё и нашла объяснение этому звуку.

Башка и Макс принялись за обед. Словно мечами, они то и дело сталкивались вилками, отчего раздавался характерный звук, сопровождаемый разлетающимися в разные стороны кусками яичницы.

Моя вилка, воткнутая в несчастную сосиску, покачивалась, как одинокий парусник посреди бушующего моря.

Калаш молча взял пиалу с черри. Опрокинув её, отчего помидорки покатились по столу, как крошечные красные мячики, он положил в пиалу сосиску с моей вилкой и сверху наложил еще кусок яичницы, которую пока не успели разодрать на части голодные Макс и Захар.

– Ешь, – с этими словами он поставил пиалу передо мной.

– Спасибо, – пробормотала я, не уверенная в том, что Калаш услышал меня.

Пока я ковыряла свой обед, мужчины уже закончили есть. Теперь они обсуждали какие-то машины, потом перешли на тему спорта, и потому для меня стало неожиданностью, когда Макс громко обратился ко мне:

– Царевна, может ты скажешь мне, у Майи-пчелки есть кто?

Я проглотила яичницу и посмотрела на Макса.

Его выразительное лицо застыло в предвкушающей улыбке.

Что мне сказать в ответ? Я ведь и сама толком не знала, есть ли кто у Майи. Но сегодняшний разговор по телефону, случайным свидетелем которого я стала, оставил в моей душе неприятный осадок.

Переживала я за подругу, что таить.

– А почему бы тебе самому у неё не спросить? – ответила я.

– Так я спрашивал, но она толком ничего не сказала, – Макс почесал щетинистую щеку. – Ну? Есть или нет?

– Не знаю, – я продолжила есть.

– Да прям не знаешь. Она же твоя подруга. А подруги всё-всё друг про друга знают, – не унимался Макс.

– А ты что, влюбился что ли? – раздался сбоку от меня насмешливый голос Калаша.

Теперь он, откинувшись на спинку дивана, выглядел куда более расслабленным, чем в комнате, в которой я спала.

Мне даже показалось, что его губы почти улыбались.

Я, вдруг, ощутила любопытство. А как выглядел Калаш, когда искренне улыбался? Ведь говорят же, что улыбка преображает человека. Не то чтобы он нуждался в этом, но, все же, мне было интересно увидеть его таким.

– Еще спрашиваешь! – в отличие от Калаша, Максу не составляло труда улыбаться.

Теперь на его лице играла немного сумасшедшая, но не лишенная своего очарования, улыбка.

– В такую девушку, да не влюбиться! Лицо, волосы, фигурка! Куколка просто! Скрывать не собираюсь, я влюбился! – высокопарно продолжал Макс.

– Да ты каждые две недели в кого-то да влюбляешься, – впервые за это время нарушил молчание Захар.

– Ты что, осуждаешь меня? – густые брови Макса поползли наверх.

– Я просто озвучиваю свои наблюдения. Каждые две недели у тебя случается влюбленность, если посчитать последний год, то это у тебя будет 25 влюбленность, – ответил Башка.

– 25! – Макс подпрыгнул на месте и с грохотом сел. – Юбилейный! Это – судьба!

– Это – играй гормон, – голосом циника высказал свое мнение Калаш. – Держи свою влюбленность крепко в штанах.

– Обижаешь. Я может, на полном серьезе, – Макс выразительно глянул на Калаша.

– Посмотрим, каким будет твое на полном серьезе месяца через два, – Калаш подтянул к себе помидорку и закинул в рот.

– Два месяца?! – глаза Макса округлились от ужаса. – Ты смерти моей хочешь?

– «Не везет мне в смерти – повезет в любви», – почти пропел Калаш.

Я удивленно глянула на него.