Хотя в этом тоже есть своя логика, если вдуматься. Как и в том, чтобы пешеходы, устав ждать, разом ломились на красный свет – а водители, оглушительно сигналя и ругаясь, всё же их пропускали. И в том, чтобы прямо в толпе срезали сумки, а в пекарне махали рукой, если не окажется сдачи: non ti preoccupare[18], мол, принесёшь завтра. И плевать, если не принесёшь.

Пресловутый «человеческий фактор». Она не любила канцеляризмы, но этот шёл Неаполю, как красное платье их колоритной Лауретте.

Итак, настали первые выходные. После очередного столкновения с дамой-профессором, которая драматично воздевала руки и закатывала глаза, обнаружив в раковине чей-то волос (и её тоже можно понять – это, как ни крути, нарушение мирового порядка), Вика и Нарине углубились в хлопотливые сборы вещей. Деньги, документы на всякий случай, вода, бутерброды, карты окрестностей… Она изучала расписание поездов, когда в затылок ей прилетел какой-то вопрос о еде.

– А ты с собой ничего не возьмёшь? – Вика стояла тут же, на кухне, и нарезала местную, архи-натуральную и супер-безвредную, колбасу, пританцовывая под песню в наушниках. – Мы же надолго.

Она растерялась – как терялась всегда при отдавливании старой мозоли. Говорить о своих сложностях с питанием было так же неловко, как о какой-то неудобной болезни. Наверное, примерно так же чувствуют себя люди с геморроем или проблемным мочевым пузырём: вроде бы и стыдиться нечего, не твоя, в конечном счёте, вина, – но и вслух не признаешься.

– Возьму яблоко, – отважно сказала она. Вика сделала скептическое лицо, но, слава небу над собором Сан-Дженнаро, ничего не ответила. Вике не понять, какую глобальную работу пришлось провести над собой, чтобы запланировать даже это яблоко.

Вике не понять, потому что она нормальный человек.

Сопротивляться неаполитанским круассанам, миндальным корзиночкам и пицце (особенно пицце) было и без того нелегко. И ещё сложнее – зная, что ей на самом деле нельзя сопротивляться.

«Горе от ума», говорила мама. И это уже давно не походило на шутку.

– Хотелось бы на Везувий, – мечтательно потянула Нарине, расправляя на столе карту. Её толстая чёрная коса живописно лежала на плече – хоть сейчас на холст. «Армянка в Неаполе». Экзотично. – Подняться к кратеру. Я слышала, он до сих пор иногда дымится.

– И там жуткий ветер, – вздохнула Вика. – Но можно взять автобус. Сейчас-сейчас, я находила на каком-то сайте…

Вика, во всём желавшая походить на коренную итальянку, постоянно говорила: «взять» автобус или поезд[19], произносила (по-русски) «Наполи» и «в Падову». Это вызывало одновременно и уважение, и плохо контролируемый смех.

– Я лучше сразу в Помпеи, – неуверенно сказала она. Кратер Везувия – это, конечно, здорово, но рисковать жизнью лучше бесплатно, не отдавая кровные одиннадцать евро. Везувием ей больше нравилось любоваться издали, бродя по набережной; то ли исторические ассоциации давали о себе знать, то ли обывательский инстинкт самосохранения. – Вы не против?

Нарине по-кошачьи сморщила нос. Её явно влекло к Везувию что-то личное – возможно, подавляемая (ради жертвы журналистике) привязанность к готической английской литературе.

– Ах, а мне так хотелось. Ты подумай только – можно заглянуть прямо туда, разве не здорово?

Прямо туда. В дуло пушки. В нутро ядерного оружия. В смерть.

Как объяснить соседкам, что ей уже надоело туда заглядывать?

– Я сразу в Помпеи, – она улыбнулась, чтобы ненароком не напугать их. – Лучше подольше поброжу там, одна. Не переживайте.

Уже на платформе, перед дверями в поезд, заворчал вибрацией телефон. В тот день ей пришло – почти одновременно – три сообщения.