Андрей снял с нее брезентушку и начал стряхивать. Мишка, глядя на такие телячьи нежности, презрительно хмыкнул.

Войдя в дом, Таня немного оробела, увидев среди гостей одних только взрослых ребят и девчонок. Дни рожденья в деревне не отмечались, и никто из них явно не знал, чем же надо заниматься в такой диковинный праздник.

– Поздравляем, – первой сообразила Таня, протягивая Андрею книгу, – желаем счастья и здоровья.

– И мы, и мы тоже, – загалдели ребята, обрадовавшись долгожданной подсказке.

Андрею подарили три книги о Чапаеве – в сельпо более подходящей книги не продавалось, корзину под грибы и большую чашку с блюдцем. Рыжая Валька, окончательно покраснев, протянула ему носовой платок, размером со скатерку, с вышитыми на нем инициалами: А. Т. – Андрюша Тимофеев.

Потом ребята пили чай из огромного медного самовара. В расписном деревянном блюде лежали маковые баранки, а в стеклянной вазочке белели огромные куски колотого сахара. Мальчишки, демонстрируя свою ловкость, наперегонки раскусывали их металлическими щипчиками и угощали девчонок. В соответствии с деревенским этикетом, девчонки переливали чай из чашек в блюдца и, удерживая их дно на кончиках пальцев, неспешно запивали сладость. Когда все напились чаю, Валька, не сводя глаз с Андрея, предложила:

– Давайте в ручеек поиграем.

– Давайте, – поддержали ее ребята.

– Ой, течет, течет вода, открывайте ворота, – подпевая, она подбежала к Андрюшке и, схватив его за руку, потянула в первый ряд, – руче-руче-ручеек, своих рук не уберег.

Андрей, извернувшись, избавился от Валюхи и потянул за собой Татьяну.

«Интересно, а у нас с Андрюшкой есть такое любезное согласие, чтобы в лад петь, как журавли?» – думала она, вставая с ним в конец цепочки.

От раздумий Таню отвлек Мишка.

– Сеструха, хорош мечтать, слетай домой за пластинкой Утесова, мы патефон в шкафу нашли.

– Никуда я не пойду, – отказалась Таня, – для ручейка Утесов не нужен.

– Правильно, – откликнулся кто-то из парней, – и ручеек ваш детский не нужен, и Утесов тоже. Надо деда Федю с гармошкой позвать. Он так наяривает, что ноги сами в пляс идут. А вы: ручеек, ручеек.

– Фи, ну ты сказанул, – присвистнул Мишка, – дед ходить не может, не то что на гармошке играть.

– Давайте я вам на балалайке сыграю, – предложил Андрюшка.

– А ты умеешь? – недоверчиво, почти хором спросили его ребята.

– Умею, – Андрей смущенно улыбнулся и из комода, стоявшего в углу передней, вытащил кожаный футляр.

Достав из него балалайку, казавшуюся в его сильных руках детской игрушкой, он, как бывалый музыкант, проверил струны, что-то там сбоку подкрутил и запел, подыгрывая себе: «Светит месяц, светит ясный». Танька смотрела на него как завороженная. Музыка звучала все громче и громче. Она вдруг заметила, что Андрюшка особенный, не такой, как другие ребята. Статный, смуглый, черноволосый, он обладал такой притягательной силой, что все вокруг начали в такт ему подпевать. А он, не выпуская из рук балалайку, пустился вприсядку вокруг Татьяны, подмигивая ей чуть раскосыми карими глазами и приглашая ее принять участие в веселой пляске.

Растерявшаяся Таня стояла неподвижно, переполненная новым для нее ощущением. Ей стало вдруг очень жарко, показалось, что еще мгновение – и она упадет в обморок, не выдержав всеобщего внимания и удалого натиска музыканта. Но балалайка смолкла, танец закончился, и ребята начали громко хлопать в ладоши, приводя в порядок Танины чувства.

– Здорово! – закричали ребята.

– А по нотам можешь?

– Могу без нот, по памяти. И настоящего композитора могу… – гордо сказал он и объявил, сражая публику наповал своими знаниями: – Чайковский. Песня. Неаполитанская.