Я вдруг чувствую, что во мне вскипает злость. Значит, Даша с каким-то рыжим Димой примчалась ко мне ночью не потому, что умерла моя лучшая подруга (боги, это просто не может быть правдой!), а чтобы выяснить почему! Шерлок Холмс и доктор Ватсон, мать вашу за ногу.

Кипящие внутри эмоции, как всегда, выплеснулись холодом.

– С чего вы, – я намеренно подчеркнула это «вы», – решили, что я знаю?

Мой ледяной тон подействовал на Дашу как ушат воды, вылитый на голову. Она уставилась на меня.

– Ну… – пролепетала она.

– Неужели ты думаешь, – перебиваю я, – что если бы я знала, что Аринка решила покончить с собой, то сидела бы спокойно дома и даже не попыталась бы ее остановить?

– Я не это имела в виду! – в отчаянии кричит Даша, и я чувствую легкий укол совести. – Но ты же знала все, что с ней происходит! Может, ее кто-то обижал или у нее были проблемы в институте…

Обижал – Аринку? Ха! И какие проблемы в институте могут быть у старосты курса?

– И я не могу дозвониться до Макса. Может, они поссорились?

Покончить с собой из-за парня, которого собираешься послать подальше? Тоже мимо, Дашенька. Как ты плохо знаешь свою любимую сестренку.

Стою и качаю головой. Нет, нет, все не то.

– Как это произошло? – спрашиваю я наконец.

– Ничего толком не знаем. Около часу ночи ее нашли у этого чертового дома, прямо на снегу… Полиция говорит, что она сбросилась с общего балкона, скорее всего, с самого верхнего – двенадцатого – этажа. Там нашли ее сумку.

– А телефон?

Перед глазами всплыл модный телефончик с изящным цветком на чехле-бампере – Аринкин мобильник.

Даша пожала плечами:

– Не нашли. Номер недоступен.

Понятно. Мы не узнаем, с кем созванивалась Аринка перед смертью. Аринка и смерть? Эти слова вообще не укладывались в одном предложении.

– Она ушла из дома около пяти – сказала, что гулять. Мама даже не спросила с кем. Она же всегда гуляла с тобой или с Максом, больше ни с кем особо не общалась. Ты не видела ее?

Нет, не видела. Аринке вчера было не до меня. Но вслух я ничего не говорю. Рано пока раскрывать рот.

Даша с рыжим потоптались у меня еще с минуту, строя предположения одно безумнее другого. Потом Даша сказала, что ей нужно быть рядом с мамой и отцом, они недавно приехали с опознания. Мы договорились созвониться позже. Уходя, Даша наконец представила мне рыжеволосого:

– Это Дима Суханкин, мой друг. Мы с ними соседи по даче. Наши родители дружат. Не знала, кому еще позвонить…

И что этот дачник делает тут сейчас? Никогда о нем не слышала, тоже мне, друг семьи. Они ушли, и я остаюсь одна. Несколько раз громко всхлипываю, но какая-то трясучая злость не дает мне плакать. Аринка умерла. Я несколько раз мысленно и вслух проговариваю эти два слова, как будто пробуя их на вкус. Что теперь будет с моей жизнью?

Устав бессознательно слоняться по комнате, прихожу в кухню.

На столе стоит бутылка, тарелка с сыром и две рюмки. Одна из них налита доверху. Я взяла ее, подержала в руках – стекло было ледяным – и одним глотком опустошила.

Аринка умерла. Теперь эта фраза кажется мне самым естественным словосочетанием в мире.

– Я хочу другой жизни, – говорит Аринка и привычным жестом подкручивает едва выраженный локон. – Для нас обеих.

Мы сидим на пустой трибуне у футбольного поля. Середина сентября балует солнечными вечерами, и если на мгновение забыться во времени, то кажется, что все еще лето. Трибуна – несколько рядов деревянных ступеней, краска на которых давно облупилась и слезала кусками, – занимает ту сторону поля, что скрывается в тени высоких деревьев. По полю носятся мальчишки – у них тренировка, но на самом деле они просто играют в свое удовольствие, не особо заботясь об отработке удара или технике обвода противника.