Но я не собираюсь посвящать Диму в подробности наших взаимоотношений, даже если речь идет о Максе. Пусть сам выясняет, раз так нравится играть в детектива.

– Аринка никогда о тебе не рассказывала, – говорю я, предупреждая очередной вопрос о Максе, Аринке или обо мне. – Ты давно знаком с их семьей?

Если честно, мне по барабану, просто не хочу всю дорогу до дома врать и выкручиваться.

Мне кажется, он немного смущен или расстроен. Из-за вопроса?

– Наши семьи соседи по даче, и Дашу с Аринкой я знаю вот с таких лет. – Он чертит рукой на уровне переключателя. – Раньше они каждое лето там жили, и мы все время вместе играли. Аринка была та еще фантазерка, чего только ни придумывала. Больше всего любила играть в принцессу: она, разумеется, принцесса, я – рыцарь, который ее спасает, а Дашка – дракон.

Он смеется, и я тоже невольно прыскаю. Бедная Дашка. Ей, разумеется, тоже хотелось быть принцессой, но рядом с Аринкой у нее не было шансов.

– Она правда про меня никогда не рассказывала? – смущенно спрашивает он. – Мы Суханкины. Наши родители несколько раз Новый год вместе отмечали, да и мы детьми друг к другу на дни рождения ходили… Как подросли, конечно, меньше стали общаться…

Извини, Дима Суханкин, но Аринка не воспоминала о тебе от слова «вообще».

Я качаю головой, он вздыхает.

– Как думаешь, почему она это сделала? – спрашивает он, а я жалею, что не увела его вопросами в дебри воспоминаний.

– Не знаю, сама в шоке.

– То есть никаких причин у нее не было?

– Ну, видимо, какая-то была, раз она решилась на такое. Но у меня ни малейшего…

Он не дает мне договорить:

– Может, проблемы с учебой?

– Нет, точно не из-за учебы.

Во-первых, Аринка – староста курса. Во-вторых, учеба в принципе мало ее волновала. Институт для нее был скорее парком развлечений, чем светочем знаний, и относилась она к нему соответственно. Она вообще со всеми проблемами справлялась играючи.

– Значит, остается Макс, – говорит Дима Суханкин. – Или…

Многозначительная пауза.

– Или? – не выдерживаю я.

Он поворачивается и смотрит на меня с улыбкой, но глаза его холодны и серьезны.

– Или ее убили.

Вот те раз.

– У нее были враги?

Вот те два. Я смотрю на него круглыми глазами.

– Нет, – отвечаю как можно тверже. – Аринку все обожали.

Человек сто мечтало о ее смерти. Я сейчас, с ходу, могу назвать с десяток. Не задумываясь.

Дима бросает на меня взгляд, в котором я читаю недоверие. Но вслух он ничего не говорит. Мы поворачиваем к моему дому. Уже притормозив у подъезда, он просит мой номер телефона, и я диктую, от души надеясь, что мне не придется отвечать на его звонки.

Выхожу из машины и неторопливо иду к подъезду. Он не уезжает, ждет, пока я зайду. Сую руку в карман и пропускаю сквозь пальцы цепочку, зажимаю ключик в руке.

К Ключнице я пойду завтра. Боюсь, как бы Дима Суханкин не решил сегодня меня пасти, следопыт хренов.

Мама встречает меня в коридорчике. Обеспокоенная и растрепанная со сна.

– Настя! Мне только что соседка позвонила – сказала, какая-то девочка из вашего института сбросилась с двенадцатиэтажки?

Я снимаю куртку, вешаю на крючок, небрежно скидываю ботинки, и они остаются лежать враскоряку. Дома тепло и… привычно. Я вдруг понимаю, что впервые с нашего переезда рада сюда прийти. Раньше я всегда убеждала себя, что лучше быть где угодно, но только не в этой хрущевке с расползающимися по швам обоями и облезлой мебелью. Но сейчас внешний мир стал более неприятным, чем квартира, пропахшая старьем и жареным луком.

– Да, мам, – отвечаю я наконец. – Эта девочка – Аринка.

Мой голос дрожит, и в глаза лезут слезы. Я прохожу мимо, в комнату, стягиваю вололазку, стараясь глубоко дышать. Слова считалки, как назло, вылетают из головы.