Дэниел нашел чистый участок земли, сбросил оборванные лозы, а затем вернулся к склепу и надел перчатки. Джоэл не солгал, когда говорил, что это лучший бренд – перчатки надежно защищали ладони, и Дэниел почти не чувствовал шипов, срезая ветки и вырывая кусты из земли. К сожалению, остальные части тела остались без защиты. На джинсах образовались ряды крошечных дырочек, а незащищенные предплечья покрылись кровоточащими ссадинами. Но, тем не менее, работа приносила удовлетворение, а сам процесс казался ему сродни медитации. Каждый новый укол означал, что уродливых кустов у входа в гробницу становится все меньше. За несколько часов Дэниел расчистил довольно большое пространство, так что под навесом теперь можно было спокойно стоять.

Он прервал работу, чтобы полюбоваться. Склеп был спроектирован как место, где люди могли спокойно посидеть и отдать дань уважения усопшим, и даже укрыться от дождя. В обеих стенах вырезаны каменные скамейки. Двери гробницы деревянные, примерно такой же толщины, как двери главного дома. Они были украшены такой же резьбой из листьев и орнаментов, что и снаружи.

Дэниел схватился за один из уродливых кустов у основания двери. Кустарник доходил ему до плеч и упорно не хотел покидать землю. Дэниел кряхтел, приглушенно ругался и наконец вырвал его, но к шарканью его башмаков присоединилось странное позвякивание. Дэниел отбросил куст в сторону. Под ним прятались серебряный поднос и две стоявшие на земле чашки.

Чашки были тонкого фарфора, и по их ободку шли искусно нарисованные нежные цветы. Поднос выглядел дорогим, но весь был покрыт грязью. Вся эта красота десятилетия пролежала на земле, и в результате поверхность фарфора покрылась черным зернистым налетом, а в чашках было полно мелких насекомых, нашедших там последнее пристанище.

Дэниел ногой отбросил куст в сторону и осторожно поднял поднос. Металл практически прилип к камню, и его нижнюю сторону покрывал слой красной ржавчины. Он попытался представить, как кто-то приходил в склеп – возможно, скорбящий родитель, – чтобы выпить чаю и поговорить с покойной Аннализой. Но какие бы сценарии он не придумывал, ни один не объяснял, почему чашки оставлены именно там.

Неприятное ощущение, преследовавшее его с момента прибытия в Крейвен Мэнор, усилилось. Оно было тяжелым и давило, как пальто, маловатое по размеру, и Дэниел никак не мог сбросить с себя напряжение. Было неправильно оставлять чашки в склепе, поэтому он вынес поднос.

Вороны кружили над ним, как стервятники. Может, для них это обычное дело: утром сидеть на дереве у дома, днем летать в лесу в поисках пищи, вечером кружить вокруг особняка, и на ночь снова опускаться на то же дерево. В принципе, ему нравились птицы, но вороны не проявляли ни радости, ни энергии, которые, по его мнению, были присущи их пернатым родственникам.

Он поднялся по лестнице в дом. Дверь так и была открыта, и в холле все так же были навалены листья, но он на мгновение замер, прислушиваясь, не появятся ли там признаки жизни. Любой тихий звук отдавался в доме эхом, и паранойя Дэниела росла. Ветви деревьев царапали каменную стену, в крошечных трещинах посвистывал ветер, даже шорох листьев, швыряемых по полу случайными дуновениями, казался отчаянно громким. Он собрался с духом и вошел внутрь.

Без лампы было трудно понять, куда он идет. Даже когда он распахнул входную дверь полностью, проникавшего внутрь света оказалось недостаточно, чтобы осветить холл. Но тут в голову пришла одна мысль, и он направился к камину. Наполовину расплавленные свечи были вставлены в старинные бронзовые канделябры с изогнутыми ручками. Спичек не было, но он заметил кремень, спрятанный среди мертвых веток и пустых рамок. Потребовалось несколько минут, чтобы зажечь первый фитиль.