Гулянка продолжалась. К вечеру отец окосел до такой степени, что начал слегка заговариваться.

– Выпьем за товарища Сталина! – вскочив на стол, который едва не рухнул под весом туши, заорал он.

Гости недоуменно переглянулись.

– Вот и «белочка», – сказал я Пашке. – Сейчас будут подарки.

– Главное, чтобы не нам, – пугливо отозвался тот, на всякий случай, отступая за яблоню.

– Вот придут наши! – продолжал надрываться отец. – Всем тогда достанется, кто не ждал!

– А мы ждали, – впервые с начала свадьбы подал голос Колька Лобан. – Мы ждали и верили!

– Молодцы, – обрадовался жених. – Ура-а-а-а!

– Ура, – нестройно подхватили гости.

– Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь, да здравствует созданный волей народной, единый, могучий Советский Союз, – затянул лысый баламут, покачиваясь на столе.

Допеть гимн до конца не удалось. Ножка стола ушла в почву, и папенька спикировал на мягкую землю. Загаженная остатками пиршества скатерть, которую он зацепил ногой, накрыла его как погребальный саван.

– Витя, ты живой? – первой отреагировала на перформанс Наташа.

– Не дождетесь! – вскочил, как ошпаренный поросенок, и начал бегать вокруг накренившегося стола. – Это попытка переворота! Политическое убийство!

Скатерть, шлейфом платья невесты, тянулась за ним. Потом наступил закономерный итог: он запнулся за скатерть и вновь рухнул на землю.

– Я этого так не оставлю! Урою!!! – лысый метеор кинулся в дом. – Всех возьму за хоботы! Вы мне сейчас ответите! Я ужас, летящий на крыльях ночи!

– Витя! – бежала следом супруга. – Витя, одумайся!

Гости опасливо сбились в кучку и жужжали как взбудораженный ночными медокрадами улей.

Из дома выскочил отец, сжимая в руках ружье.

– Молитесь теперь, падлы городские! – вскинул ружье кверху и жахнул дуплетом в бездонное-синее летнее небо, испуганно смотревшее на творящееся безумие. – Смерть пришла ваша! Победитель темных сил – Костромин!!! От винта!!! Зигзаг, ко мне!!!

Испуганные гости кинулись через ограду из толстых горизонтальных жердей в сад. Колька Лобан, черный пиджак на котором сидел, как на барсуке седло, смущенно и неуверенно улыбаясь, шел к отцу.

– Зигзаг, от винта!!! – надрывался тот. – Покажем городским буржуям, где раки зимуют!!! Наших бьют!!!

– Витя, не надо, не надо, Витя! – визжала мачеха, прыгая вокруг него, как Моська вокруг слона. – Это же твои родственники! Это уважаемые люди!

– Коля, не позорь перед людьми! – схватила мужа за рукав пришедшая в себя Лобаниха. – Не вмешивайся, это семейное дело.

– Семейное? – неуверенно улыбнулся Колька и зарядил в торец пробегавшему мимо дяде Володе. – Неча наших забижать.

Дядя рухнул на мягкую землю и свернулся в позе зародыша, видимо, думая, что будут бить ногами. «Повисло напряженное, гнетущее молчание», – как пел классик. Гости убегали, дядя корчился на земле, Лобан и Лобаниха смотрели на него, папаша тупо стоял и смотрел на ружье.

– Забыл, как оно открывается, – сказал, неуверенно глядя на меня.

Я осторожно приблизился.

– Там рычаг надо сдвинуть, – посоветовал Лобан, примериваясь, стоит ли пнуть поверженного.

– Давай, помогу, – сказал я папаше. – Дай, я открою.

Он доверчиво протянул оружие.

– Одни только дети меня понимают, – густые мутные слезы обильно покатились по сморщенному яблоку лица. – Только они не бросили, не предали, у-у-у-у.

Папенька притянул меня и, крепко обняв, уткнулся тяжелым скользким лбом в мое плечо, давясь неразборчивыми рыданиями и обдавая запахами перегара, горчицы, хрена и сгнившей капусты.

– Успокойся милый, все хорошо, – угрем вклинилась между нами Наташа. – Ты просто устал. Сейчас поспишь, и все наладится. Влад, помоги отвести отца в спальню.