–Ты что, думаешь на самом деле бить будут? Да брось! Погундят немного и успокоятся!

–Не скажи… Я же говорю – как в 17-м. Из-за зависти все. Еще поди граждану мечтают у тебя забрать.

–Хер им по всему форштевню! – зло сказал я. – Ладно, чай попьем сейчас и пойдем. Бабочка, дождись меня здесь.

Бабочка кивнула головой, испуганно глядя то на меня, то на Парамона.

–А может… – тихо начала она.

–Не может. Все равно идти надо. Без документов я не уеду.

–Страшно? – спросил Парамон.

–Разберемся – ответил я и быстро оделся – надел те самые джинсы, которые пытался упереть Печенег, кроссовки, белую футболку.

Мы вышли из квартиры, я закрыл дверь на ключ.

–Чтоб Бабочка не улетела? – улыбнувшись, спросил Парамон.

–Угу…

Я пытался понять, страшно мне или нет. Как-то не очень верилось, что наши настолько меня не любили, что готовы на расправу. Точнее, не хотелось верить. Страха не было – было какое-то раздражение и отвращение.

Наваерное, Парамон был прав. Революцию совершили из-за зависти. И у «помещиков и капиталистов», как писали тогда в учебниках, наверняка было вот такое же отношение к восставшим народным массам – раздражение. И отвращение с налетом брезгливости.

Мы сели с Женькой в трамвай, разрисованный какими-то цветочками.

Кстати, очень мне нарвились астраханские трамваи. Они все были разрисованы. Не рекламой прокладок или пива, как сейчас – не было тогда рекламы на трамваях. Да и нигде не было. На трамваях рисовали героев мультфильмов, какиех-то смешных зверей и прочий позитив.

Мы с Парамоном, например, радовались, как дети, когда удавалось сесть на трамвай с котом Матроскиным и прочими героями «Простоквашино».

Не знаю, почему, но этот трамвай нравился нам больше всех…

От остановки до бурсы дошли молча.

А потом Парамона поймал преподаватель по навигации и стал требовать с него какие-то несданные лабораторные, причем очень настойчиво намекая, что нужны они ему сию секунду.

Женька растерянно посмотрел на меня.

_беги – сказал я ему – Я в учебном корпусе буду, в нашем классе.

Парамон помялся, с ненавистью посмотрел на преподавателя и убежал за тетрадью в экипаж.

–Отчисляешься, Острогов? – спросил преподаватель (ну не помню я уже, как его звали!), почесывая седой затылок.

–Отчислился уже – кивнул я – документы осталось подписать и забрать.

–Жалко. Ну что же, решил если уже… Руокводить производственной практики очень тебя хвалил… Может, передумаешь?

–Да поздно передумывать…

–Ну да… Ладно, желаю удачи тебе, Острогов…

И седой препод зашагал к куда-то по своим делам.

Я вошел в учебный корпус, спросил у дневального, где начальник специальности.

Тот ответил, что в нашем учебном классе и я взбежал по старой пыльной бетонной лестнице на третий этаж.

Темный коридор, вытертый до желтизны линолеум.

Толкнув тяжелую дверь класса, я тут же понял, что попал…

Начспеца в классе не было.

Зато была наша группа в полном составе.

В классе сильно воняло краской – красили столы. И стулья. В общем, все, что можно было покрасить в темно-зеленый цвет. Не знаю почему, но многое в бурсе было темно-зеленого цвета. Иногда даже двери.

–Кто пришел! – воскликнул Костя Перет, первым увидев меня.

Все повернули головы в мою сторону и тут же отложили кисточки.

Я вошел в класс и села на подоконник.

И тут же подумал о том, что за спиной – открытое настежь окно и третий этаж и кучи битого кирпича внизу…

Но пересаживаться не стал.

Не хотелось показывать, что боюсь. А я вдруг стал бояться.

Все смотрели на меня какими-то голодно-злыми глазами.

«Ну точно революционные массы перед штурмом Зимнего Дворца» – подумал я. Штурма мне не хотелось. Вообще не хотелось.