– М-да, дела! Ты думаешь, он запродался немцам?

– Если б все было так просто, – вздохнул я. – Если бы Муромец, как ты говоришь, запродался, вряд ли Штолль нанял бы меня за ним надзирать.

– Ага, а за тобой он приставил надзирать Кнута, а за ним еще кого-то, и так до бесконечности. Ты же знаешь, торговый люд сидит на бабках, значит, всем верит и никому не доверяет.

– Во всяком случае, пока мы не узнаем, что творится в голове у Муромца, с докладом спешить нельзя.

– Нельзя-нельзя! А ты тогда чего здесь разлегся?! Нашел время помирать! На Гаваях кофе стынет!

Конный вестовой, пролетая вдоль колонны, притормозил скакуна возле моего друга, не давая ему развить свою мысль по поводу горящего отпуска и отлынивания начальства от выполнения возложенных задач.

– Ты будешь Лис Венедин? – поинтересовался всадник.

– С утра, во всяком случае, был, – отозвался командир венедских лучников.

– Муромец к себе кличет. Разговор у него есть.

Муромец поджидал моего напарника, восседая на спине огромного фризландского жеребца, мохноногого, длинногривого, топчущего землю копытами величиной с обеденную тарелку. Насколько я знал, еще десяток таких же, перевезенных специально под его седло, двигались в следовавшем за войском табуне, ожидая принять на себя без малого два центнера богатырского веса.

– Так, значит, ты и будешь Лис Венедин? – Володимир Ильич смерил собеседника долгим взглядом.

– Был, есть и буду, – отозвался мой друг. – А что, есть какие-то иные предложения?

– Да нет, – покачал головой полководец. – Зовись как пожелаешь. Я о другом тебя расспросить хотел. Мне тут сказывали, что той зимой ты невесту князя Олега Ярославовича в Изборск к жениху вез. Правда ли?

– Путают люди. Я не невесту, а ее старшую сестру сопровождал. Аделаиду, жену графа Шверинского. Но на свадьбе, было дело, гулял. Знатное веселье было.

– Хорошо, – перебил его Муромец. – Стало быть, ты и князя, и женку его успел рассмотреть?

– Да так. Кого ж на свадьбе-то разглядишь, чай, не смотрины.

– И то верно, – согласился Володимир Ильич. – Но ты-то лучник, у тебя глаз зоркий, что-то же небось да заприметил? Вот и поведай мне, что за птица князь Олег.

– У-у, батюшка. – Лис задумчиво поглядел в небо. – Орел-птица. Силенок у него, пожалуй, маловато, но когти во все стороны, чуть что не так, тотчас по темечку клюнет. Он же двенадцати лет от роду сиротой остался: псковитяне отца его на копья подняли, когда тот пытался им напомнить, что Псков в землях изборских стоит, значит, князю дань платить повинен.

Сказывают, княжич вместе с батькой был, да каким-то чудом спасся, но отца на рогатинах он воочию видел и псковитянам того не простил. Покуда те мыслью утешались, что княжич годами мал, он собрал верных отцовых дружинников да на переходе из Чудского озера в Псковское перенял торговый караван, идущий с товаром в Псков. Думаю, что те из горожан, кто после этой ярмарки выжил, надолго ее запомнят. Да вот только немного таковых осталось.

– Слыхал я о том сказ, – мрачно кивнул Муромец. – И о том, что ливонцы тем временем Юрьев себе захапали, слышал. Говорят, он после того без малого год Юрьев в облоге держал.

– Держал, – согласился Лис, – да только без толку. Сил-то у ливонцев куда как поболе будет. Хотя, сказывают, страху он на них нагнал немалого.

– Что и говорить, славный князь. Уж, почитай, сколько лет один против Ливонии край земли русской держит. Ведомо мне, первую его жену ливонцы в полон взяли?

– Взяли, – подтвердил Венедин. – Требовали, чтобы он принял вассальную присягу и впредь бы держал свои земли от ордена. Князь их и слушать не стал. Посадил посольство на лошадей задом наперед, ноги под брюхом связал да в таком виде из земли своей и выгнал. Так, сказывают, господа рыцари жену его, дочь полоцкого князя, в каком-то дальнем монастыре гладом и холодом морили.