Тяжеловооруженный всадник

Единственным занятием, достойным рыцаря, была война. И в Темные века[3], когда войны и набеги сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, существование рыцарского сословия было не просто оправданным, оно было необходимым. Защита своей земли, своих крестьян была вопросом выживания народа, и рыцари-воины с достоинством несли свой крест. Все более мощным становилось их вооружение, все более отточенными – боевые приемы. Война и подготовка к ней стали для рыцаря уже не занятием – они стали образом жизни. Но вот прекратились набеги, угомонились норманны и венгры, уже не надо было никого защищать. И что теперь делать бедному рыцарству? Охотиться? Но охота – это лишь развлечение, и перед европейским рыцарством в XI веке вплотную встала проблема – ему надо было оправдать свое собственное существование.

Вопрос этот усугублялся еще и тем, что после 1000-го года ряды рыцарства стали быстро расти. В самом деле, раз меньше стало войн, значит, стало и меньше гибнуть воинов. А сыновья рыцарей должны быть только рыцарями – это воинским сословием было впитано с молоком матери. Но на всех рыцарей уже не хватало ни земель, ни крестьян. Появляется и растет большая масса людей, у которых нет за душой ничего, кроме боевого коня, доспехов, оружия и умения воевать. Именно это время подарило нам такие рыцарские прозвища, как Робер Неимущий или Вальтер Голяк. А сколько таких Голяков бродило по дорогам Европы? И с этим надо было что-то делать.

Феодальное сословие нашло пусть не самое удачное и всеобъемлющее, но собственное решение этой проблемы – турниры и междоусобные войны. С этого времени начинается расцвет рыцарских турниров – необычного спортивного состязания, в котором легко было потерять не только коня и доспехи, но и самую жизнь. Нечто похожее уже было – гладиаторские бои в древнем Риме – но в рыцарских турнирах было и серьезнейшее отличие: все бойцы принимали участие в турнире абсолютно добровольно и даже с большой охотой. И турниры частично выполняли возложенные на них обязанности – и дать занятие рыцарству, и по возможности поубавить его. Уменьшала число рыцарей не столько смерть на ристалище – такие случаи были все же не так часты – сколько обычай, по которому побежденный отдавал победителю своего коня и доспехи. Хорошо, если у проигравшего были средства заплатить выкуп или приобрести новое вооружение. А если нет? Ведь один рыцарский конь стоил зачастую дороже, чем стадо в сотню коров, недешевы были и доспехи. И потому многие неимущие рыцари, потеряв все, вынуждены были расставаться с рыцарским званием и переходить в разряд оруженосцев или слуг. Жесткие турнирные принципы – проигравший выбывает – одновременно работали и на качественное улучшение рыцарского сословия. Более сильные воины приобретали здесь и дополнительный боевой опыт и, часто, лучшее вооружение; потерпевшие поражение нередко покидали ряды рыцарства, освобождая дорогу более умелым и сильным. Этакая теория естественного отбора, с блеском применяемая на практике.

Конный рыцарь с мечом

Вторым способом направить деятельность рыцарей в привычное для них русло стали в XI веке междоусобные войны. Их нельзя назвать изобретением того времени – споры между соседями за богатство, землю и т. п. стары, как старо само чувство зависти к ближнему. Междоусобные склоки и свары были и в раннем средневековье, но тогда они носили не столь всеобъемлющий и, скорее, эпизодический характер. Постоянная внешняя угроза со стороны тех же норманнов или кочевников требовала не споров с соседями, а, наоборот, единства перед лицом общего врага. Но вот исчез этот внешний враг, рассыпалось былое единение, и у каждого из феодалов, от крупнейших землевладельцев до мелкопоместных рыцарей, засвербил в душе червячок зависти. Вот, мол, у соседа и скот упитаннее, и земля тучнее, и ест он из серебряных блюд. А за какие, спрашивается, заслуги? Рассуждения таких феодалов можно и продолжать, но есть ли в этом необходимость? Человеку, увы, свойственно и переоценивать собственные заслуги, и недооценивать достижения других. На все это часто накладывались действительные или мнимые обиды (порой припоминалась и пощечина, нанесенная прадедом одного соседа прадеду другого), и вот уже трубят трубы, грохочут копыта закованных в железо коней: граф, барон, рыцарь такой-то мчится устанавливать новую справедливость. А после насаждения такой «справедливости» уже сосед, в свою очередь, затаивает злобу и стремится к мести. Замкнутый круг налицо, и война (а, значит, и занятие для рыцарства) обеспечена надолго.