В некоторых делах консильери надлежало действовать от лица дона более явно, но все равно ничем не выдавая своего босса. Как раз по такому делу Хейген направлялся в Калифорнию. Он понимал, что от исхода задания зависит его дальнейшая карьера. Получит ли Джонни Фонтейн вожделенную роль или нет, значения не имело: с точки зрения Семьи, гораздо важнее была встреча с Вирджилио Солоццо, которую Хейген назначил на следующую пятницу. Однако, как хороший консильери, он знал, что лично для дона оба дела имеют равный вес, а значит, должны быть выполнены с одинаковой ответственностью.

Самолет оторвался от земли, встряхнув и без того расшатанные нервы Тома Хейгена; чтобы успокоиться, он заказал у бортпроводницы мартини. Дон с Джонни вкратце обрисовали ему, что собой представляет продюсер Джек Вольц. Из сказанного Хейген понял, что уговорить Вольца не выйдет. Впрочем, он нисколько не сомневался, что дон выполнит свое обещание. Хейгену предстояло выступить в качестве переговорщика и посредника.

Откинувшись на спинку кресла, Том освежил в памяти все, что сегодня узнал. Итак, Джек Вольц входит в тройку самых влиятельных кинопродюсеров Голливуда, имеет собственную студию и контракты с десятками звезд. Он – член кинематографической секции Консультативного совета по военной информации при президенте Соединенных Штатов. Он ужинал в Белом доме, принимал в своем особняке Джона Эдгара Гувера. Впрочем, это лишь звучало внушительно; на деле отношения были сугубо официальные. Никаким личным политическим весом Вольц не обладал – в основном потому, что был крайним реакционером, а также потому, что страдал манией величия и вел себя как самодур, не замечая, что тем самым наживает себе тьму врагов.

Да уж, взять Вольца, что называется, голыми руками не выйдет. Том открыл портфель и попробовал работать с бумагами, но понял, что слишком устал. Он заказал еще один мартини и стал думать о жизни. Жалеть ему было не о чем; более того, он считал, что ему крупно повезло. Дорога, которую Том выбрал для себя десять лет назад, оказалась правильной. Он был успешен, счастлив (насколько может быть счастливым взрослый человек) и не пресыщен жизнью.

Тому Хейгену было тридцать пять. Высокий, с аккуратной стрижкой, стройный и внешне самый заурядный. Юрист по профессии, правовой стороной семейного бизнеса Корлеоне он не занимался, хотя после сдачи квалификационных экзаменов три года проработал в юридической конторе.

В одиннадцать лет Том сдружился со своим ровесником Санни Корлеоне. Очень скоро ослепла и умерла мать, а отец, и без того любитель заложить за воротник, спился окончательно. Трудолюбивый плотник, он ни разу в жизни не совершил плохого поступка, однако пьянство разрушило его семью и наконец доконало его самого. Том Хейген остался сиротой, бродил по улицам и спал в подъездах. Младшую сестру поместили в приют, но одиннадцатилетних мальчишек, сбежавших из-под опеки, социальные службы в двадцатые годы не разыскивали. А еще у него тоже развилась глазная инфекция. Соседи избегали Тома, как прокаженного, и шептались, что он подхватил или унаследовал болезнь от матери. Санни Корлеоне, добросердечный и с детства привыкший добиваться своего, привел друга домой и потребовал, чтобы его оставили. Тома Хейгена угостили тарелкой горячих спагетти с маслянистым, насыщенным томатным соусом – этот вкус он запомнил навсегда, – и уложили спать на металлической раскладушке.

Без лишних обсуждений дон Корлеоне позволил мальчику остаться у него дома, а потом лично отвел Тома к врачу, чтобы тот вылечил ему глаза. После школы его отправили в колледж, а затем – на юридический факультет. Все это время дон вел себя не как отец, а скорее как опекун. Он не выказывал привязанности, однако, как ни странно, вел себя с Томом обходительнее, чем с родными сыновьями, не навязывая ему родительской воли. Поступать на юридический Том решил сам. Как-то он услышал слова дона: «Юрист с одним дипломатом может украсть больше, чем тысяча налетчиков с автоматами». К раздражению отца, Санни и Фредди сразу после школы решили заняться семейным делом. Получать высшее образование пошел только Майкл – и то на следующий день после бомбардировки Пёрл-Харбора записался в морскую пехоту.