Ночью, закрыв глаза возле нагретого камня, я, мокрый от слез и обессиленный внутренними терзаниями, получил ответ в виде проявившейся в воображении диаграммы, верю, по воле Всевышнего. Выглядела она как Звезда Давида, заключенная в круг.

Рис. 6

Проснувшись, я в точности повторил увиденное на песке; выводы, сделанные мною, были следующими. Линия «Адам – Ева» среднего представителя иудейского эгрегора1, возомнившего себя «избранным народом», оказалась чересчур перегруженной самостью и опустилась ниже оси равновесия, энергетического экватора, разделяющего в душе Свет и Тьму, – это прямой треугольник на схеме.

Антимир, не выдерживая подобного давления сверху, вынужден был создать (а создавать он не умеет, только копирует) свой противовес, отсюда возник перевернутый, зеркальный треугольник, но не Божественный, а Голем от Антипода. В область Света поднялась линия «Анти-Адам— Анти-Ева», Троица вверх тормашками.

Судьба Иерусалима и его народа стала ясна мне теперь, как и суть Крестовых походов, причины их возникновения и положение сынов Израилевых как изгоев на земле.

Учитель умолк, а Ученик с издевкой, полагая свою шутку уместной, поинтересовался:

– И что же делать бедному еврею?

– Бедному еврею? – Учитель без тени улыбки на лице поправил сползшие окуляры и через их стекла насквозь просканировал юношу. – Усмирять самость, и… – он кашлянул, и едва уловимая ухмылка тронула его безучастные обычно губы, – в каждом из нас есть немного еврея.

Юноша потрогал свой нос, пощупал кадык и с гордостью парировал наставнику:

– Пейсов тоже нет.

Но учитель определенно не был настроен на смешливый лад, его рука вновь потянулась за бумагой.

– Убери из Звезды Давида один луч, – сказал ученый муж и протянул Ученику карандаш.

– Какой? – молодой человек непонимающе взглянул на наставника.

– Убери Бога, – два слова, как удары плетью, обрушились на юношу, от неожиданности он выронил карандаш и втянул голову в плечи. Под тяжелым взглядом Учителя ему пришлось нервно дрожащей рукой сделать эскиз.

Рис. 7

– Пентакль, – вырвалось из пересохшего горла эхом. – Это же символ…

– Антимира, – подсказал Учитель, – схема идеального Хаоса. Линия «Адам – Ева» оказывается слишком близко к Антиподу, подняться к Свету человеку не дает Голем («Анти-Адам – Анти-Ева»), при этом сам Антипод напрямую соединяет Адама с Анти-Евой, а Еву – с Анти-Адамом и сам контролирует эти связи.

– Что это значит в жизни, Учитель? – юноша заметно побледнел, слово «дьявол» не произносилось, но вертелось на языке.

Наставник успокаивающе похлопал молодого человека по плечу:

– Не зря сказано: возлюби ближнего как самое себя. Если человек мужеского пола видит в женском существе только тьму, и наоборот, что означает соединение Адама с Анти-Евой (Евы с Анти-Адамом), эта пара отправляет всю энергию их отношений (топливо процесса самопознания) вниз, и ни капли наверх, Бог голодает, Антипод жиреет.

– Не давая любви другому, мы кормим… – шепотом начал Ученик, но Учитель прервал его:

– Не кормим, а создаем собственноручно, являемся ему родителями и вскармливаем как собственное любимое дитя.

– Не Бог создал Антипода, а мы, люди? – глаза юноши выражали одновременно и крайнее удивление, и полное недоверие услышанному.

Учитель улыбнулся:

– Бог создал принцип противовеса, а качаем маятник мы сами, как со-творцы, как познающие исследователи, как соратники, и нет ничего более почетного, чем нести этот Крест.

Четверо друзей (а мы, дорогой читатель, не убоимся столь высоко оценить сложившиеся меж ними отношения, поскольку трехнедельное совместное путешествие волей-неволей сплачивает самые разные натуры, скудная и скромная еда поощряет плотность в общении, единая цель уравновешивает противоположные желания, а старое шерстяное одеяло, одно на всех, в коем клопов больше, чем звезд на небе, холодными ночами объединяет в самом прямом смысле) вышли к основанию горбатой горы, чью вершину украсил белыми стенами древний монастырь, обитель полусотни монахов и дюжины служек, а также своры облезлых дворовых собак, десятка коров альпийской породы, нескольких молодых козочек, немыслимого количества крыс в подвалах трапезной и несговорчивого, хмурого ключника, подозрительно взирающего на каждого проходящего мимо невысокой дубовой дверцы в правом крыле главного здания, ведущей в винные погреба, рано поутру.