– Нельзя, – отрезал провожатый. – Положи сюда, на стеллаж. Когда будешь уходить – заберешь обратно.

Поколебавшись, Боря достал свою тетрадь в клеенчатом переплете и аккуратно, как драгоценность, положил на полку стеллажа.

Они прошли в просторную комнату, служившую когда-то абонементным залом библиотеки, и Борис поморщился: здесь пахло сырой пылью и мышами. Заколоченные наглухо окна не пропускали дневных лучей, а единственная стоваттная лампочка, вкрученная под самым потолком, едва разбавляла полумрак ядовито-желтым светом.

– Здесь так темно! – вырвалось у Бориса.

Провожатый посмотрел на него неодобрительно:

– Конечно, темно. Документы не любят света.

– И тайны не любят света, – улыбнулся Циклоп.

Боря в растерянности посмотрел на учителя.

– Я обо всем давно позаботился, – важно произнес Иннокентий Петрович. Он извлек из-под стола тяжелую настольную лампу, обмотанную длинным черным проводом. – Специально для Николая Давыдовича принес. Свою… Собственную. А другие и так работают. В полутьме.

– Да-да… – быстро согласился Циклоп и взглядом призвал Бориса разделить с ним благодарность. – Спасибо вам, Иннокентий Петрович.

Молодой человек размотал провод, водрузил лампу на единственный в комнате стол, поискал розетку на стене и воткнул штепсель. Лампа под полукруглым алюминиевым абажуром весело вспыхнула и озарила рабочее пространство на столе, уютно выхватив его из желтого, болотного полумрака.

– Отлично, – оценил сероглазый свою работу. – Под такой лампой можно всю жизнь документы читать.

Борис похолодел. Он смотрел, не отрывая взгляда, на световой круг, в котором застыл письменный стол с бумагами, и ему мерещилось, будто он идет, пошатываясь, к такому же уютно освещенному столу с брошенными на нем медицинским журналом и стаканчиками с разноцветными пилюлями, по длинному, зловеще притихшему больничному коридору. Еще мгновение – и он услышит стоны, распахнет ненавистную дверь в ординаторскую, и знакомый голос Галинки задрожит в гулкой тишине: «Боря! Бориска!.. Ты что?..»

– Боря! Борис! Ты что? – Циклоп с испугом всматривался в побелевшее лицо мальчика. – Что-то не так?

Тот вздрогнул и виновато посмотрел на учителя.

– Нет… Все в порядке, Николай Давыдович. Мне просто показалось…

Молодой человек в двубортном костюме подозрительно уставился на обоих:

– Проблем не будет? Может, мне остаться? Для порядка…

Циклоп поспешно подхватил его под руку:

– Не беспокойтесь, Иннокентий Петрович. У нас тут будет нормальный рабочий порядок. Отдыхайте, прошу вас.

Сероглазый еще с секунду помедлил, потом кивнул и направился к выходу. Циклоп распахнул перед ним дверь, пропустил его вперед и вышел следом, моргнув Борису, мол, я сейчас, только провожу нашего куратора и вернусь.

В душном предбаннике сероглазый опять остановился:

– Вы уверены, что все будет хорошо? Что-то парень ваш мне не нравится.

– Все будет очень хорошо, – заверил его Циклоп. – Мальчик просто испугался полумрака. Но он уже взял себя в руки. Это мой лучший ученик. Без его помощи мне не обойтись.

– Ладно… – Сероглазый звякнул ключами. – Запираю вас на три часа. Когда вернусь – надеюсь, вы не заставите меня пожалеть, что я так вам доверяю.

– Не заставлю… – буркнул Циклоп.

Когда за молодым человеком закрылась входная дверь и щелкнули по очереди все три замка, Николай Давыдович все еще стоял в предбаннике. Он уже собирался возвращаться в комнату, в которой оставил Бориса наедине с архивами, но что-то задерживало его. Что-то заставляло его топтаться в нерешительности. Он знал, что именно, но не хотел признаваться в собственной слабости.