Ясный горизонт их счастья скоро омрачился темным облаком. Однажды рано утром пришло из замка письмо, в котором Леонора сообщала брату о болезни опекуна. Этот последний, не будучи в состоянии посетить их осенью по своему ежегодному обыкновению, выражал настоятельное желание видеть Альфреда отчасти для того, чтобы отдать ему отчет в управлении имуществом, отчасти, чтобы, согласно воле покойного графа, переговорить с ним о его дальнейших занятиях. Леонора между тем с возрастающим беспокойством ожидала возвращения Альфреда в замок: продолжительное пребывание в одном доме с необыкновенно красивой девушкой казалось ей не безопасным для мечтательного брата. Мойделе считалась самой хорошенькой во всей долине и Леонора сама всегда восхищалась ее цветущей обаятельной внешностью. Невольно останавливался взор на прекрасном поэтическом образе Мойделе, когда, коленопреклоненная в церкви в праздничное утро, она благовейно склонялась в молитве. Особенно выделял ее красоту своеобразный пестрый наряд, совсем не походивший на местный костюм остальных поселянок. Он тотчас же выдавал южное происхождение девушки. Молодые парни заглядывались на красавицу и сватались наперерыв в надежде без труда завладеть дочкой скромного собирателя камней. Но попытки эти оставались безуспешными: Мойделе отклоняла их бесповоротно не из надменности, а инстинктивно сознавая всю невозможность для себя сделаться женой простого поселянина. В Мойделе, как и в отце, сложилось нечто среднее между барышней и поселянкой, что и было причиной некоторой чуждости, с которой относились к ней семья девушки. Они не знали, держаться ли им с ней как с равной и даже несколько свысока, как с дочерью собирателя камней, или же считать ее барышней.
Добланер со своей стороны нимало не торопил дочь с замужеством. В свои семнадцать лет, при некотором достатке, она смело могла выбирать. Каждый раз как об этом заходила между ними речь, молодая девушка бросалась на шею к отцу и весело заявляла, что никогда не расстанется с ним. Жизнь Мойделе была хорошо известна графине Леоноре. Она сердечно полюбила эту милую девушку и, конечно, не считала ее способной преднамеренно завлекать Альфреда, но она в то же время не могла не понимать всей силы обаяния такой красоты, и мало-по-малу для графини стало ясно, что догадки ее должны были оправдаться.
При таком положении дела, письмо опекуна было очень на руку Леоноре. В безотложном отъезде она видела лучшее и простейшее средство удалить брата от опасности, а потому не преминула присоединить к письму некоторые советы со своей стороны. Она напоминала Альфреду о неизменной преданности опекуна к их покойному отцу, а теперь к ним, и убеждала в необходимости остановиться на определенном призвании в виду наступавшего совершеннолетия, в чем лучшим советником, по ее мнению, мог быть только опекун. Письмо это произвело желанное действие на Альфреда уже только потому, что в нем шла речь о воле покойного отца, незабвенный образ которого оставил по себе в его сердце неизгладимую память, тесно связанную с беспредельной любовью и почитанием. Надо было немедленно собраться. Альфред решил хоть попытаться получить согласие опекуна на задуманную женитьбу. Он, конечно, сомневался в удаче, но переговорить об этом было неизбежно и во всяком случае удобнее на словах, чем письменно. К тому же Альфреду хотелось поскорее выяснить отношение опекуна к его намерению. Как ни сжималось сердце при мысли о разлуке с Мойделе, а все же следовало ради ее самой не медлить решением. Быть может через неделю, другую, он вернется и впереди им улыбалась перспектива еще многих, многих радостных осенних дней.