Женя провез её и на окраинную улицу, где стояло несколько домов попроще. Он показал, где был дом Сушковых, а где – Домниковых, последний на улице. Их огороды и сейчас выходили в сосновый лес и имели калитки. Марина прошлась от «от Домниковых до Сушковых» и обратно по лесной дорожке. Это заняло от силы минут пять, даже ребенок не потратил бы много времени. Заросли малины, крапивы и лопухов вдоль заборов могли бы спрятать от недобрых глаз и не такую кроху. Клуб по-прежнему был рядом с бывшим директорским домом, но он был перестроен и теперь выходил фасадом на соседнюю улицу, ближе к центру деревни. Марине чего-то не хватало, она завертела головой, беспокойно озираясь:

– А где же была школа? Должна же была где-то на этой улице быть школа.

– Да, вон там, наискосок, где сейчас почта. А как вы догадались?

– Потому, что Сушкова с женой арестовали прямо в школе.

…Сушковых «взяли» прямо в школе. Машина подъехала к крыльцу, из нее вышли хмурые люди в шинелях и быстрым шагом направились внутрь. В деревне такие машины просто так не появлялись. Сердце пожилой женщины, стоявшей у калитки дома с маленькой девочкой, сжалось от страха. Елена Ивановна торопливо пошла вглубь усадьбы, где был выход в лес. Здесь у столбика калитки со стороны леса была неглубоко закопана жестянка из-под чая. Она достала маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. Елена Ивановна поцеловала его, надела цепочку на шею ребенка, спрятала крестик под пальто. Перекрестила, обняла на прощанье ребенка и сказала: «Ляля, иди к бабе Маше! Иди, а то плохой дядя заберет». Девочка в коричневом пальтишке и таком же капоре послушно пошла по знакомой тропинке, а женщина поспешила войти в дом, на ходу расстегивая пальто. Ей надо было протянуть время…

Или это было так?

… Елена Ивановна торопливо подошла к дереву у плетня, где была неглубоко закопана жестянка из-под чая, и достала из нее маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. От калитки её окликнула испуганная женщина: «Елена Ивановна! Возле школы – машина». – «Тише, я знаю, возьмите, пожалуйста». Одной рукой передала ручку ребенка, другой – цепочку с крестом: «Иди, Ляля, к тете Ане, а то плохой дядя заберет». Женщины поспешно разошлись: одна вошла в клуб, вторая – в дом…

– Ну и что, что их арестовали в школе?!

– А его мать – дома. Она должна была заметить эту машину, чтобы успеть спрятать ребенка. И, может, уничтожить какие-нибудь записки, письма, документы. А куда, интересно, делась метрика Елены?

Евгений, слегка опешивший от внезапного проявления «женской логики», засуетился:

– У меня нет! То есть, её нет в описи изъятых при обыске документов. Можете сами посмотреть, – он быстро достал из машины свою папку.

«Нет метрики, значит, сожгла? Или она её ребенку в карман сунула? Или отдала в руки этой многодетной матери?»

– Спасибо, я помню, что её не нашли. Дайте лучше список детей с семьями. Или просто скажите, как звали мать десяти детей? Анна?

– Нет, она – Антонина Захаровна. А что?

– Так, ничего, мысль мелькнула… А у этого Павла Рудых, «родни не помнящего», дети есть? Где они?

– Не знаю, здесь не написано. Но адрес указан, можно к нему заехать, спросить.

Идея оказалась плодотворной. Во дворе Павла Рудых они встретили его дочь, Олю, которая складывала наколотые дрова из кучи в поленницу. Оля оказалась вполне сообразительной и даже чересчур разговорчивой. Тут же сообщила, что она из троих детей младшая, а старшие совсем обнаглели, как уехали в город, так глаз не кажут. А ей приходится и свой дом вести, и отцу помогать по хозяйству. Оля читала «Теле-семь» и за вознаграждение обещала перерыть хоть весь дом, но найти фамилии и адреса всех своих теток.