Наконец он вытащил связку ключей, которые были все в земле. В ответ на выразительный взгляд Надежды, Димыч признался, что, когда уходит ненадолго, просто оставляет ключи под камушком. Надежда только головой покачала, решив, что это не ее дело.

Дверь была новая, железная, с двумя замками. Александра Павловна всегда была женщиной осторожной, вот только с ключами как-то несерьезно вышло… ну, человеческий фактор.

– Рози, девочка моя! – воззвал Димыч. – Познакомься с Надеждой Алексеевной!

Надежда хотела сказать, что она Николаевна, но прикусила язык, так как в сенях появилась огромная, для ребенка-великана, мягкая игрушка. Серая с белым, чрезвычайно пушистая.

Надежда знала, что собой представляет маламут, но эта была явно больше размером, чем она могла вообразить. В сенях сразу стало тесно.

– Ой, – сказала Надежда Николаевна. – Какая ты огромная!

Собаченция подняла голову и разразилась пространными, выразительными подвываниями.

– Это она так разговаривает, – пояснил Димыч.

Рози подошла к Надежде вплотную и толкнула ее огромным боком, отчего Надежда Николаевна едва не села на пол. Собака смотрела на нее и улыбалась.

– Она всех любит, – сообщил Димыч. – Всех без исключения. Ласковая очень.

– Да я уж вижу… – Надежда почесала Рози за ушами, отчего та блаженно зажмурилась. Надежда поняла, что они поладят.

– Ладно, Надежда Евгеньевна, – заторопился Димыч, – мне пора, вы уж тут сами все найдете, Рози покажет…

– Я вообще-то Николаевна, – привычно сказала Надежда, но парня уже и след простыл.

Надежда заложила щеколду на калитке и увидела, что ее можно закрыть и на замок. Ключа было три – два от входной двери и один от калитки. Так, стало быть, Димыч поленился и калитку не запер. Ну, пускай Александра Павловна сама с ним разбирается.

– Ну, Рози, – сказала Надежда, – показывай, где что.

Собака послушно затрусила вперед. За домом был сад – большой, старый, тенистый. На некоторых деревьях остались поздние яблоки, которые Александра Павловна не успела убрать. Еще висели сливы – переспелые, пурпурные, осыпающиеся. Надежда попробовала одну – кисловатая, хоть и мягкая уже. Грядки все были вскопаны и подготовлены к зиме.

Пошли в дом. Сени Надежда уже видела, теперь вошла в большую комнату, которую Александра Павловна именовала горницей.

Прежде всего в глаза бросалась печь – большая, высокая. Надежда знала, что такая печь называется голландкой. Мебель в комнате была вовсе не деревенской. Добротная, старая, но красивая, хорошо сохранившаяся. Наверное, все же не антиквариат, размышляла Надежда.

Она подошла к посудному шкафу. Одна его дверца была украшена фигурным стеклом в свинцовом переплете, в другую было вставлено стекло обычное. Видно, то, прежнее, разбилось.

Надежда Николаевна открыла шкаф. На полке прямо перед глазами стояла большая квадратная бутыль с довольно широким горлышком и с гербом на одной из сторон. В памяти всплыло слово «штоф». Было видно, что вещь старая, если не сказать старинная. Рядом со штофом расположилось несколько разномастных рюмок, красивый бокал с треснутой ножкой и графин с петухом внутри. Надежда знала про такие графины: если в него налить воды, а лучше водки, то петух станет большим, заполнит все пространство и получится как живой, только что крыльями не захлопает.

Этот графин был пустой, и петух вел себя прилично.

На верхней полке стоймя было расставлено несколько тарелок, очевидно для красоты. И то правда, тарелки радовали глаз – затейливый яркий узор, ничуть не потускневший от времени, и надпись по кругу витиеватыми буквами, похожими на немецкий готический шрифт.