– Вот мудак, задержался на пару минут всего, а он уже обиделся, – Антон сжал зачетку в кулаке и улыбнулся.

Так мы и остались с ним одни. Антон сел на стул, закинул ноги на парту и начал активно строчить что-то в телефоне. Нет, он издевается?

– Кстати, чем быстрее начнёшь работать, тем быстрее мы закончим, – сказал я, не выдержав. Его дерзость была притягательна, с другой стороны, он сваливал всю работу на меня.

– Подожди, ты вроде должен мне объяснять, что делать. Ты пока рассказывай, а я доделаю дела, – он даже не посмотрел в мою сторону, от чего меня сильно покоробило.

Не знаю, что в тот момент раздражало больше: вид его толстого живота или манеры гопника.

– Ну и хрен с тобой, тогда тоже делать ничего не буду. Зачет я уже получил, свою часть работы сделал, а ты сиди тут до вечера, – кажется, мне удалось привлечь его внимание, так как телефон он отложил и с громким вздохом встал со стула.

– Ладно, показывай, что тут нужно делать, шантажист.

Так мы и стояли, проделывая эту монотонную работу в течение ещё двух часов, которые тянулись очень медленно. На удивление он оказался работящим парнем и всё время рассказывал глупые истории из своей жизни. В конце концов они начали казаться мне совсем неправдоподобными.

– Ай, твою мать, засунуть бы эти доски в Эдуарда Васильевича. Кто вообще придумал использовать рабский труд студентов для достижения личных целей?

Сначала я подумал, что Антон опять начал пустой треп, но потом кровь с его пальца закапала на парту, где лежали плакаты.

– Вечно у тебя все не слава богу! Пойдем промоем палец в туалете.

– В этот раз крови не так уж много, помню, один раз мне проткнули ножиком ногу, – он указал на еле заметный шрам на ноге, – вот тогда кровь текла ручьями.

– Понятно, у тебя есть истории, где нет поножовщины, криминала и пыток? А то в скором времени ты себя чем-нибудь убьешь.

– Я себя и так каждый день убиваю, и мне это нравится, – он улыбнулся мне, но я лишь вопросительно посмотрел в его сторону. – Понятно, видимо, ты не выкупаешь. Живи одним мигом, друг, ведь жизнь для этого и создана.

– Как это относится к ножу и твоему пальцу? – сегодня, видимо, был день, когда меня все грузят своей философией.

Он пожал плечами, и мы вышли из кабинета. Антон не был похож на человека, у которого каждая минута жизни на счету. Скорее, он прожигает её, не думая о завтра, но его суждения о «живи тут и сейчас» напомнили мне наш разговор с Аней. Почему все постоянно пытаются указать тебе, как надо жить?

– У тебя нет какой тряпки? Чтобы сделать повязку, – человек-ножик-в-ноге начал давить на палец еще больше, выпуская кровь, оставляя за собой следы на полу.

– Серьезно? Ты просто пришиб свой палец. Причем не ты ли мне говорил, что крови почти нет? Может, перестанешь на него давить как имбецил и пойдем быстрее к воде? Не хватало ещё, чтобы ты в обморок грохнулся от потери крови, – этот человек умудрялся вызывать много противоречивых чувств. Хотя, может, проблемы, которые на меня навалились в последнее время, давали о себе знать. Еще и Аня, которая сидела у меня в голове и говорила: «Ты не выходишь из дома и лишь занимаешься своими проектами. Тебе нужно найти друзей и опору».

– Знаешь, а ты мне нравишься, – сказал Антон, подмигивая.

– Извини, меня не интересуют парни.

– Ха, сука, я в другом смысле, пупсик, – он послал в мою сторону воздушный поцелуй, чем вызвал у меня чувство негодования.

Пройдя по коридору и свернув направо, мы вышли прямо на два раздельных санузла для мальчиков и девочек. Всегда было интересно, что же творится в женских туалетах, но это настолько заезженная тема для шуток, что тут я её решил не вставлять. Было лето, и, казалось, во всем институте мы одни. Тем не менее вонь канализации была всё так же сильна, будто рядом проходит фестиваль на тысячу человек. В общем, я был не в лучшей компании, не в лучшем месте, и лишь закрытая сессия могла меня радовать. Антон матерился и продолжал заливать раковину своей кровью. Видимо, палец он пришиб хорошо.