Проблемный момент – связь! У нас в подразделении были отработаны связи между своими отделами, оперативными группами, отделениями и так далее. Но с другими подразделениями такой слаженности не было. Как оказалось, связь в этой операции оказалась слабым звеном^>[34].

Александр Гусев[41]:

– Мы пытались объяснить руководству, что нельзя штурмовать больницу, говорили о последствиях – сколько может погибнуть людей. Представили расчёт сил и средств, спрогнозировали возможные потери сотрудников спецназа и, главным образом, среди заложников. Вообще штурм больницы, в которой двести террористов удерживают две тысячи человек, трудно спрогнозировать. Тем более у нас появились данные – и они подтвердились, – что террористы заминировали основное здание. Для этого они использовали взрывчатку и баллоны с кислородом, которого было навалом в больнице^>[34].

Александр Репин:

– Уже в конце операции, когда террористы готовились к выезду в Ичкерию, несколько офицеров «Альфы» в форме сотрудников МЧС прошли в больницу и проверили, оставили ли басаевцы на прощание смертоносные «сюрпризы». В нескольких местах пришлось убирать взрывчатку^>[34].

Александр Михайлов:

– В течение этих суток мы собирались в штабе и разрабатывали план штурма. Достали схему больницы, посмотрели, что и как. Покачали головой… Здание старой постройки, мощное, расположено буквой «Т». Толстые стены, решётки… Настоящий укрепрайон. Да и подобраться до окон первого этажа не так просто, хотя в тридцати метрах от больницы находились гаражи и котельная. Вот и все прикрытия! Но как пройти эти злосчастные три десятка метров? Бежать, ползком… на пулемёты? Вот и «чешем репу»^>[32].

Сергей Поляков[42]:

– Шестнадцатого июня после обеда <…> нам сообщили, что вечером руководитель операции Виктор Фёдорович Ерин и наше руководство хотят встретиться с личным составом. Мы понимали, зачем. <…> Мы <…> подготовили записку для руководства операцией. Мы указали, что там много басаевцев, что они хорошо вооружены, имеют всё необходимое, подготовили здание к обороне. Мы не говорили, что отказываемся <выполнить приказ>, просто высказали свои соображения. Было понятно, что на такой риск руководитель операции не должен идти. Нет смысла проводить такую операцию. Проще поднять авиацию, и то, может быть, живых больше останется. Как потом выяснилось, здание было подготовлено к подрыву, и если бы мы вошли, и сами подорвались бы, и всех заложников там потеряли бы.

<Но вечером> никто из руководства так и не приехал. Мы собрали личный состав, понимая, что если какая-то команда будет, пусть люди отдохнут. Они двое суток фактически не спали. По отделам мы провели небольшие учения, где рассказали, что, по всей видимости, нам предстоит штурмовать больницу. Гранаты применять не имеем права, потому что журналисты, которые ходили в больницу, видели, что в каждой палате люди сидят и стоят, как селёдки в бочке.

Где-то около девяти вечера нам позвонили и сказали, что приедет начальник штаба операции, первый заместитель главы МВД генерал-полковник Михаил Егоров. К сожалению, другие руководители операции, кроме нашего руководства, так и не прибыли. С другой стороны, ничего бы не изменилось, потому что приказ уже прошёл, решение было принято.

Когда он приехал к нам, было около полуночи. Он попытался нас немножко строить, но мы ему дали понять, что строить нас не надо. Он начал с того, что получен приказ президента на освобождение заложников силовым путём, «вы – одно из самых подготовленных подразделений в России, у вас большой опыт, мы уверены, что вы успешно справитесь с задачей». Мы ещё раз переспросили, есть ли такой приказ. Руководитель нашего подразделения подтвердил, что приказ такой есть. К тому времени, как он приехал, люди уже уснули. Он сказал, что штурм намечается на четыре утра. Мы сразу сказали, что это не подготовка к такой масштабной операции. Мы не провели рекогносцировку