– И кто земское ополчение возглавляет?

– Имени не знаю, говорят, какой-то свинопас или кожемяка.

– Добро, Садко, – смиловался Добрыня, – притащи сюда ко мне Ваську Буслаева, что хочешь ему обещай. Нужно заманить его на нашу сторону. Не знаю, каким местом этот мальчишка думает, но теперь он накликал на себя таких бед, что без нашей помощи точно не справится.

Август уже подходил к концу, погода менялась, становилась более пасмурной. Несмотря на то, что христиане захватили Славенский конец, Богомил с размахом отметил день Перуна. Великий языческий праздник, который христиане потом будут отмечать как Ильин день, сопровождался масштабными жертвоприношениями. На площадь пригнали немало скота и птицы, от их крови трава стала красной. Новгород ещё не помнил таких больших жертв в день Перуна. Богомил позаботился о том, чтобы навести страху на всех горожан. Соловей лично проткнул копьём сердце первой жертве – белому козлу, открыв тем самым начало празднований. После этого Угоняй разъезжал верхом по городу, крича, что есть мочи: «Лучше нам помереть, чем богов наших дать на поругание».  И народ приветствовал его одобрительными возгласами. Меж тем, по приказу Богомила из дому выгнали жену и ещё малых детей Добрыни. Их ожидало всеобщее поругание, которое сопровождалось обкидыванием гнилыми овощами и фруктами. Их дом разорили, а самих заперли в хлеву на дворе Соловья. В другой стороне Людина конца в это время вместо крови лилось вино, наполняя чарку во дворе Василия Буслаева. Вместе со своим другом Костей он предавался пьянству, выполняя тем самым клятву, данную когда-то в детстве, при вступлении в братство. Лицо Кости теперь по бокам было обмотано повязкой, но несмотря на это, шрамы и страшные раны на левой стороне лица были хорошо видны. И лишь вино помогало справиться с болью. В прежние дни Василий боялся сильно напиваться, каждый день ожидая, что его придут убивать. Потамий Хромой не был с ним и теперь сражался бок о бок с отцом Чурилой, людей в братстве было совсем мало. Но Угоняй, видимо, ожидал, когда прибудет земское ополчение, чтобы спокойно начать расправу над дерзким обидчиком. Не торопясь, степенно, с пытками на несколько дней. И потому сегодня Василий позволил себе напиться, в конце концов, значительная часть города была так же пьяна. При этом никто не скрывал этого, будто хотели показать тем, кто засел на другом берегу, что совсем их не боятся. Однако те, кому не посчастливилось дежурить у камнемётов, вынуждены были остаться трезвыми и зорко смотреть, чтобы никто не пробрался к ним из Славенского конца. В полночь, правда, их сменили полупьяные товарищи. В городе было тихо, и опасаться было нечего. Старая смена пошла пьянствовать, а новая смена в досаде осталась дежурить. От выпитого спиртного глаза слипались, и хотелось ещё испить браги. Но с одной стороны страх перед Добрыней, а с другой стороны – перед Чурилой, не давал им покоя и вынуждал всякий раз спускаться к реке и умывать лица, чтобы освежиться, а так же расталкивать друг друга, если кем-то одним овладевала дремота.

– Эй, Моргун, – толкнули так они одного товарища в боки, – спишь, сукин сын?

– Что б ты сдох, не сплю я, – поправился на месте Моргун.

– Слыхал? Бабы.

Издалека действительно доносился женский смех.

– Гуляют, нам то что? – зевнул Моргун. – Наше дело – сторожить. Держи себя в руках, Лис, и отросток свой.

– Надоело уже руками его держать, женского тепла хочется.

И Лис поднялся и направился прочь со своего поста.

– Ты куда собрался? – хватил его за штаны один из товарищей.

– Циц, пойду разведаю, я быстро.