– Долго же я свой подарочек не мог получить, – обнимал его за шею Угоняй.

– Верно тебя называют Угоняем, – плюясь кровью, молвил Василий, – только и можешь, что угонять чужое добро, будто вор.

– О, ты ещё говоришь мальчишка? Даже перед смертью дерзишь тем, кто выше тебя. Так знай, я возвращаю своё добро, которое ты у меня украл, ну и немного сверху плату за пользование им.

В ответ Василий злобно расхохотался, чем многих поверг в изумление.

– Мало тебе, видно, рёбер сломали, раз ты можешь ещё смеяться, – произнёс Угоняй, доставая копьё, чтобы поразить насмерть нахала.

– Где же ты был, справедливый боярин, когда дом моего отца разоряли люди Чурилы? Когда этот пёс, которого вы хотите сделать головой, угнал коня моего отца и разъезжал на нём долгие годы? Он первый плюнул в лицо дружине и продолжает это делать по сей день.

– Я не знал, что это он, – отвечал Угоняй, – а если бы знал, он был за всё заплатил.

– Ну вот, теперь ты знаешь, и что ты будешь делать? Ты сделаешь то, что тебе прикажет Богомил и колдуны. А они приказали кланяться Чуриле, а мне срубить голову. И после этого ты называешь себя дружиной? Нет у нас дружины, давно уже нет. Дружина делает, что хочет, так прежде говорили. Теперь дружина делает то, что ей велят.

– Да что ты понимаешь! – прокричал Угоняй, хоть решимости у него уже поубавилось.

– Я понимаю. Мой отец с детства учил меня чести. И если бы ты был настоящим дружинником, ты бы вызвал меня на честный бой, а не прятался бы за спины своих бойцов.

– Ах ты! – замахнулся копьём Угоняй, но вдруг с силой воткнул его в землю. – Бросаешь мне вызов? Что ж, смело. Даю тебе слово дружинника, мы ещё встретимся в бою. Но не сегодня. Ты слаб и ранен, это был бы нечестный бой. К тому же, если ты бросаешь мне вызов, я выбираю, каким биться оружием. Мы будем сражаться на копьях, так что до того, как мы встретимся снова, научись владеть копьём, чтобы никто не сказал, что я сразил на копьях врага, который владеет только дубиной.

И с этими словами Угоняй уехал, сохранив Василию жизнь. Множество живности и хлеб в амбарах они оставили не тронутыми. Мать Василия не могла унять слёз от радости и нахваливала благородство Угоняя. Однако радоваться было рано. То слово, которое дал сыну Буслая тысяцкий, нельзя было нарушить. Однажды они должны были встретиться в бою и сразиться насмерть. Но братство Василия не погибло в тот день, и это значило, что Чурила теперь должен был уничтожить его своими силами. Богачи, продавшие Василия, были изгнаны из братства, и теперь оно было уязвимо как никогда. И всё же Чурила пока не решался действовать. Возможно, он опасался стать головой, чувствуя шаткость своего положения и памятуя о прошлом: ни один из старшин, ставшим головой, не умер своей смертью, а был убит и чаще всего предан своими же. Последний голова не находился у власти и года, на первом же собрании старшин его разрубили на кусочки. Василий Буслаев был теперь слаб и не представлял опасности, а расправа с ним могла вызвать гнев народа. Опять же вспоминался опыт прошлого головы. За неделю до его гибели ему бросил вызов его бывший соратник, который захотел стать старшиной и получить свободу. Голова одолел его, а через неделю разгневанные люди его разорвали. К тому же, упрочившиеся положение Чурилы теперь снова расшаталось из-за гнева тысяцкого Угоняя, который стал теперь особенно строг к самозванному голове и даже схватил несколько людей из его братства и прилюдно казнил за кражу. Так же по указанию Богомила новый тысяцкий взялся трясти и дружину. И снова тень подозрения пала на Бориса Вольгу, как на крёстного отца Василия Буслаева. Сын его – Святослав, выскользнул из рук Угоняя, а затем и вовсе исчез из Новгорода. За это младшего Вольгу ещё больше стали подозревать в связи с волхвами.