И Потамий протянул Василию руку. Сын Буслая пожал её, хоть и очень удивился такому жесту. Все ждали какого-то подвоха. Но никакого подвоха не последовало. Василий Буслаев и Потамий Хромой действительно с того дня стали друзьями.  После этой встречи мальчишки из шутовского братства ликовали и даже, выполняя один из пунктов своей клятвы, напились вина, а иные и хмельной браги. Но Василий брагу не пил, как не пил он сильно крепких напитков, уважая только разбавленное мёдом вино.  Таков был завет его отца: крепкие напитки – это для черни, и хоть сын уже не был знатным человеком, но всё равно старался соблюдать наставления своего отца.

Зимой в кузнице Людоты было мало народу, но как наступила весна, снова валом повалили всадники для ковки лошадей. Так, Василий запомнил одного молодого голубоглазого скандинава с белыми волосами, из дружины Сигурда, по имени Хотен.

– Ты ещё такой молодой, а уже кузнец? – удивлялся викинг.

– Я лишь его подмастерье, – скромно отвечал Василий.

– Ну, это ничего, а где сам кузнец?

– Ушёл куда-то, по делам. Знал бы он, что у нас такой знатный гость, конечно, сам бы ему помог.

– О, а ты меня знаешь? Да, я не просто прохожий. Не хочу в очереди стоять в Славенском конце, локтей не хватает, чтобы протолкнуться там, решил подковаться здесь. Справишься, подмастерье? Как звать-то тебя?

– Справлюсь. А величают меня Василием.

– А я – Хотен – сын Рунольфа. По просьбе вашего князя Вальдемара Сигурд отправляет меня с отрядом на усиление киевского войска. Так что подковы твои должны держаться на коне до самого Киева.

Боевой конь-тяжеловес стоял спокойно и послушно отдавал кузнецу одно копыто за другим. Василий гладил его по гриве и что-то нашёптывал, отчего животное фыркало и даже начинало к нему ласкаться.

– Клянусь Одином, ты нравишься ему, – произнёс Хотен, – ты крепок телом, из тебя бы получился хороший варяг. Руки крепкие, мог бы стать хорошим гребцом, плавать по чужим странам, грабить чужие суда, захватывать власть и богатство, или ждать, пока тебя не отправит кто-нибудь в Валгаллу или не наймёт к себе в войско. А так, пропадёшь здесь понапрасну. Эх, помню, я в твои годы дышал только морским воздухом, вся одежда моя была пропитана морской солью. Сколько я повидал городов и стран, сколько самых разных людей, разных наречий, разных зверей. Наш мир велик, очень велик, и я брал от этого мира всё, чего мне хотелось.

– Отчего же ты оставил своё ремесло?

Выражение лица Хотена несколько омрачилось при этом вопросе, и он заговорил совсем другим голосом.

– Есть две вещи, которые могут погубить воина – это долгий тяжёлый труд и женщины. Меня чуть не погубили они обе. Была у одного ярла дочь – Вигдис. Молода и хороша собой. Стоило мне лишь немного узнать её, и я страстно захотел ей обладать.  Тогда удача мне улыбалась, я был богат, и славен в бою. Вигдис же была обещана другому в мужья, и я это знал. И, тем не менее, выкрал её, и тем самым навлёк на себя беду. Правда, Вигдис быстро меня полюбила, да так сильно, что вместе со мной шла в бой. Она стала настоящей воительницей. Больше года мы проплавали вместе, и так уже привыкли к свободе, что всего перестали бояться. Тут-то нас и настиг её отец с её бывшим женихом. В том бою перебили очень многих моих друзей, с которыми я плавал, но самое ужасное то, что погибла Вигдис, пала от меча собственного жениха. Мне же сохранили жизнь, чтобы продать в рабство.

По мере того, как Хотен говорил, лицо его принимало всё более тоскливое выражение. Дела давно минувших лет теперь всегда вспоминались им с болью, но не вспоминать их было нельзя, поскольку и всё самое лучшее в его жизни, как ему сейчас казалось, произошло тогда.