Сейчас его пальцы скользнули по моей шее и застегнули замочек цепочки – металл все еще хранил тепло его тела.

– Мне дали ее, когда я был архангелом, – произнес Патч. – Она помогает отличать искренность от притворства, правду от лжи.

Я легонько коснулась цепочки пальцами, замирая от волнения.

– А она… еще работает?

– Для меня нет, – он переплел наши пальцы и перевернул мою руку, чтобы поцеловать. – Теперь твоя очередь.

Я стянула маленькое медное колечко со среднего пальца левой руки и протянула ему. С внутренней стороны этого колечка на гладком металле когда-то вручную было вырезано сердечко.

Патч крутил кольцо между пальцами, молча изучая его.

– Папа дал мне это за неделю до того, как его убили, – сказала я.

Патч вскинул на меня глаза.

– Я не могу это принять.

– Для меня это самая важная вещь на свете. И я хочу, чтобы оно было у тебя. – Я сложила его пальцы в кулак.

– Нора, – колебался Патч. – Я не могу взять его.

– Пообещай, что будешь хранить его. Пообещай, что между нами никогда не произойдет ничего плохого. – Я смотрела ему прямо в глаза, не давая ему отвернуться. – Я не хочу быть без тебя. Я не хочу, чтобы это когда-нибудь кончилось.

Глаза у Патча были грифельно-черными, темнее миллиона тайн, уложенных одна на другую. Он разжал пальцы и опустил взгляд на кольцо в своей руке, медленно поворачивая его.

– Поклянись, что никогда не перестанешь любить меня, – прошептала я.

Ответом был чуть заметный кивок.

Я потянула его за воротник к себе, целуя все более страстно, скрепляя клятву между нами. Мои пальцы сплелись с его, и кольцо врезалось в наши ладони. Мне никак не удавалось добиться той степени близости с ним, которой я хотела, мне все время было мало его. Кольцо все глубже впивалось в мою ладонь, пока не поранило кожу и не выступила кровь.

Клятва на крови.

Когда мои легкие были готовы разорваться без воздуха, я отстранилась и прижалась своим лбом к его лбу. Глаза у меня были закрыты, грудь высоко вздымалась.

– Я люблю тебя, – прошептала я. – Больше, чем, кажется, следовало бы.

Я ждала его ответа, но он лишь обнял меня крепче, будто защищая от чего-то, и повернул голову к деревьям, стоявшим вдоль дороги.

– Что случилось? – спросила я.

– Я что-то слышал.

– Ну да. Это я сказала, что люблю тебя, – улыбнулась я, водя пальцем по его губам.

Я ожидала, что он улыбнется в ответ, но он не сводил напряженного взгляда с деревьев, тени которых шевелились в такт колыхавшимся на ветру ветвям.

– Что там? – спросила я, проследив за его взглядом. – Койот?

– Что-то не так.

Я вздрогнула, как от холода, и слезла с его колен.

– Ты меня пугаешь. Это медведь?

Я уже много лет не видела медведей, но наш дом стоял на самом краю поселка, и голодные медведи часто бродили совсем близко в поисках еды после спячки.

– Включи фары и посигналь, – посоветовала я.

Всматриваясь в темноту, я пыталась обнаружить какое-нибудь движение, шевеление. Сердце у меня заколотилось сильнее при воспоминании о том, как мы с родителями смотрели из окна дома на качавшего нашу машину медведя, который учуял внутри еду.

За моей спиной вспыхнул свет на крыльце. Мне не нужно было поворачиваться, чтобы знать, что это мама стоит в дверях, хмурясь и нетерпеливо постукивая ногой по полу.

– Что там? – еще раз спросила я Патча. – Мама выходит из дома. Ей ничего не угрожает?

Он включил зажигание и положил руки на руль:

– Иди домой. Мне нужно кое-что сделать.

– Идти домой? Ты шутишь? Что происходит?

– Нора! – рассерженным тоном позвала моя мама, спускаясь по ступенькам. Она остановилась в паре метров от джипа и жестом приказала мне опустить окно.