Камень действительно смотрел. Он смотрел не так, как смотрим мы, у него нет глаз. Но, похоже, все живое смотрит. Растения поворачиваются за солнцем, для этого надо видеть. Они начинают отталкивающе пахнуть, если их грубо задеть. И для этого им тоже надо видеть. Вот и на тебя они тоже смотрят, когда почувствовали, что ты смотришь в них. Как ни странно, но смотрят даже камни… не знаю, как это объяснить. Не могу представить себе, что у них есть сознание, разве что какое-то иное сознание смотрит за нами сквозь камни…

Как только ты увидишь глаз, говорили мне, или хотя бы нечто похожее на источник света перед собой, вспомни, что твое сознание уже сделало предельно точный слепок этого, что перед тобой. Это и есть образ. А разум узнал его. Но теперь образ и его узнавание для тебя раздельны. И ты можешь нащупать в себе образ того, что созерцаешь.

Начинай его гудеть, гуди его своему любимому, потому что он прекрасен. Гуди, как гудит гордая любящая женщина имя своего возлюбленного. Просто гуди и гуди, стараясь зазвучать всем телом. Я попробовал это сделать.

Я помнил: настоящее имя – это не те знаки, что дают друг другу и вещам люди. Настоящее имя – это полное описание вещи, существа или явления. Полное – до последнего атома, но выполненное в веществе сознания. Чтобы его произнести, надо использовать все силы души и тела.

И значит, чем больше возможностей тела ты задействуешь, чтобы передать то, что воспринял, созерцая, тем ближе ты будешь к тому, чтобы назвать встреченного тобою незнакомца его настоящим именем… И возможно, он тебя услышит.

Я гудел и гудел, пытаясь сам стать этим образом камня, который я спрятал от узнавания моего разума. Я пытался как-то меняться, что-то делал с собой, и в какой-то миг осознал, что стараюсь быть им. Это как игры с птицами или собаками, когда стараешься смотреть, слушать и вообще вести себя, как они. И они начинают тебя принимать.

И действительно, между нами пошло какое-то странное общение. Я не могу его описать. Но в какой-то миг оно дошло до пика единения, а потом один из нас утомился. Наверное, я, но уверенно сказать не могу, потому что я просто почувствовал: достаточно. Будто кто-то произнес это во мне. Я это принял и в следующее мгновение получил дар – камень что-то поменял во мне. Думаю, в благодарность за то, что я его рассмотрел и был бережен.

А может, природа полна учителями, которые не могут найти учеников…

Но об этом я говорить не хочу. Это очень личное. Если вам так удобнее, можете считать, что этого нет совсем.

Но зато есть лично испытанное ощущение, что ты действительно сумел создать какой-то совсем иной образ того, что созерцал. Мне попался камень, его я и гудел. И в миг, когда мое гудение начало соответствовать его образу в моем сознании, оно словно бы начало входить в сам камень, оно стало как бы соответствовать его веществу или сознанию, если нечто подобное есть у камней… В точности так же можно спеть и имя цветка или дерева, так что оно отзовется во всем их естестве. Я всего лишь постарался описать те ощущения, что я испытал. Они очень субъективные и очень ненаучные.

Но даже если все они самовнушенные, они позволяют мне передать то состояние, в котором ведутся и прогуживание, и душевная беседа. Чтобы суметь извлечь из души того, кому ты помогаешь сделать кресение, его боль, нужно научиться видеть эту боль, а для этого надо вводить себя в состояние предельной открытости. А также надо уметь давать имена тому, что ты видишь перед собой. И это вовсе не имена на латыни или английском. Они даже не на русском.

Чтобы человек сам захотел сплясать пляску имени своей боли, достаточно промычать или прогудеть ту боль, которая его мучает. Если другой услышит, что из тебя рвется тот же стон, что и из него, он поймет, что ты его понимаешь. А это возможно только в душевной беседе.