– Ух ты! – оценила его вид. – Никак на танцы пойдем?

Танечка не переоделась, так и осталась в своем плюшевом балахоне – в нем она чувствовала себя непринужденно и свободно.

Он обнял ее, крутанул, притянул к груди и поцеловал уже страстно.

– Голова кружится. – Она опустила глаза, положила голову ему на грудь. Так простояли какое-то время, тихо и счастливо. Танечка очнулась первой. – Кушать будешь?

– Буду, голодный!

Уселся за стол напротив нее, следил, как она ловко подцепила вилкой картофелину, шмякнула на тарелку толстый ломоть свинины.

– Наливай! – Танечка протянула дедов лафитничек.

Ела она вкусно, пальчик не отставляла, орудовала вилкой и ножом легко, с двух рюмок не захмелела, только щеки стали красные, живые; от третьей отказалась.

– Мне гадать, не буду.

Мальцов махнул третью, скорее чтоб утвердиться за столом, поймал радостный блеск ее глаз и понял, что поступил правильно, сделал так, как сам хотел, Танечка это в мужчинах ценила. Он принялся рассматривать ее пристальней, раньше вообще оглядывал походя, а недавно, в постели, кроме обращенных вглубь глаз мало что и разглядел. Отметил широкие скулы и чуть-чуть раскосые глаза, что делало ее похожей на лисичку.

– Ты ромка?

– Не-е, я другая. Наша кость – кият, знаешь? Крымчаки, как вы говорите.

– Кияты, вот это да! Из Мамаевой орды?

Мальцов был уверен, что племя кият, некогда знаменитое, породненное с самим Чингиз-ханом, владевшее землями в Солхате, нынешнем Старом Крыму, давно исчезло с лица земли.

– Ты и про Кичиг-Султан-Мухаммада знаешь? Ай-яй! – Танечка радостно взвизгнула. – Откуда знаешь?

– В книгах вычитал. – Мальцов отвалился от стола, смотрел на нее уже по-новому, как, впрочем, и она. В ее глазах он прочел восхищение. – Между прочим, бабушка рассказывала, что мы сами от Тугана происходим по одной линии.

– Борджигин? – Танечка захлопала в ладоши. – А я вот из кият, знаешь, родственные кости, ну племена, как вы говорите. Только борджигин – прямые чингизиды, а Мамай – из боковой ветви. А я-то чую, что-то с тобой не то… – она залилась смехом, закачала головой.

– Что же ты не в Крыму, там ваши опять, говорят, рулят.

– Наши разные, – серьезно ответила Танечка. – Наших там нет теперь, все разлетелись. Да и кият и борджигин прямых не осталось, почти.

Она вдруг опустила голову, а когда подняла, глаза, вспыхнувшие было яростным огнем, опять стали черными и бездонными, спокойными, словно вспышка в них ему только померещилась. На него глядела всё та же знакомая Танечка из подъезда.

– Давай погадаю! – Она вскочила, вмиг унесла со стола всю еду, не тронула только водку, воду и нарезанное на дольки яблоко.

– Что твои карты скажут, ты в них веришь? – Мальцов неотрывно следил за ней, она умело разожгла любопытство, но почему-то не захотела продолжать разговор о предках.

– Верю, – ответила Танечка просто. – И ты поверишь. – Вытащила колоду из-под себя – всё это время, оказывается, просидела на ней. – Только не смейся, карты не любят.

Она уже волховала, и он увидал ее опять новой, почти незнакомой. Взгляд сосредоточен на колоде, что положила стопкой между ними на скатерти. Руки с растопыренными пальцами над картами, словно укрывают их от дождя или, наоборот, впитывают невидимые токи, идущие от колоды. Она вся была в деле, Мальцов как-то подсобрался и сам: неожиданный разговор, перемена, произошедшая в Танечке, против воли настроили на сеанс.

– Сначала на короля, – почтительно прошептала Танечка, выложив перед собой бубнового короля. Тщательно перетасовала колоду, сняла от себя, развернула веером. – Тяни. Три карты, не больше, не ошибись.