– Никак, заплутали, вашьбродь? – нарушил молчание Тимоха, рискуя обнаружить свою солдатскую выучку. Но французы явно не знали местного языка. И все же один из них толкнул товарища в плечо и чтото быстро заговорил на своем языке. И Тимохе и Василю показалось, что они разобрали в его болтовне слово Могилев.

– Вам, вашьбродь, дорогу на Могилев показать? – спросил у французов Тимоха.

– Могилеф, Могилеф! – закивали оба с радостным видом.

– Это мы жнаем! Покажем, недалече, – сказал Тимоха и, зайдя вперед французов, повернувшись к ним вполоборота, дружелюбно мотнул головой, приглашая их за собой.

– Покажем, только, чур, за гроши! – и он для ясности сделал жест, который сразу оказался понятным иноземцам. Они захохотали, и один из них, тот, что постарше, вместо того, чтобы дать Тимохе монетку, водрузил ему на спину свой тяжелый ранец. Другой француз пропустил вперед Василя, который по-прежнему свою шапку держал в руках, и навьючил свой ранец и на него. Положив ружья на плечи, фузилеры пошли следом за мужиками. Тимоха и Василь молча вели иноземцев, прижимаясь к опушке леса. Солнце поднималось все выше со стороны луга, и лес не давал тени. Было жарко, французы повесили свои кивера на стволы ружей. Один беззаботно болтал, другому явно было не до разговоров, он все морщился и брался за живот, может быть, из-за его недомогания они и отстали от своих. В конце концов, старший товарищ, который чувствовал себя получше, взял у него тяжелое ружье и понес оба.

Когда нескошенный луг остался позади, французы вслед за проводниками вошли в лес, вставший перед ними углом, без каких-либо опасений.

Они видели топор за поясом у Василя, но это не смущало солдат французской армии, привыкших в любой стране кроме Испании чувствовать себя совершенно спокойно. Эти двое пьемонтцев в Испании не были.

– Шькоро, паночки, шькоро выйдем на Могилевшький тракт! Туточки через лешь коротей, – приговаривал Тимоха, несмотря на свою шепелявость взявший на себя ведение переговоров с иноземцами. Те ведь тоже не слишком понятно говорят, а Василь будто в рот воды набрал.

Вскоре последний луч, вслед за людьми бежавший по тропинке с залитого солнцем поля, затерялся в мохнатых еловых лапах. Это словно стало сигналом, что пора делать темное дело, и Василь многозначительно засопел в спину Тимохе. Тропинка становилась все уже. Французы позади примолкли, чаща, обступившая их с обеих сторон, им явно не нравилась. Все настойчивее тянулись к людям растопыренные когтистые сучья. Еловая лапа нависла прямо над тропинкой, перегородив дорогу. Тимоха проворно отодвинул ее с пути и придержал рукой, чтобы колючая ветвь не хлестала по лицам остальных. Пропуская вперед Василя, он успел шепнуть ему: «Табе первый».

Следом за Василем твердой походкой, как на марше, шагал старший из французов, который уже снял с ружья кивер и надел его, туго застегнув под подбородком. Тимоха стоял почти на самой тропинке и, чтобы пропустить мимо себя француза, он с улыбкой, которой словно извинялся за глупое дерево, вдался в густую хвою. Первый француз бочком прошел мимо, с Тимохой поравнялся второй, его лицо было так близко от Тимохи, что тот почувствовал табачный запах.

В этот момент Тимоха вынул спрятанный под полой короткий тесак. Отведя для замаха руку назад, он, не совсем понимая, зачем это делает, коротко ударил француза в живот. На мгновение Тимоха почувствовал что-то упругое, но дальше тесак пошел легко, без сопротивления. Француз прохрипел, точно подавился, и обмяк, вылезшие из орбит глаза закатились вверх, словно хотели в последний раз увидеть солнце и небо, но лишь косматые еловые лапы, мерно покачиваясь, смыкались над его головой.