– Господь наделяет даром многих, – ответил капитану священник. – Наделяет щедро, не делая различия, кому он достанется – помещичьему или мужицкому сыну. Только раскрыть свой дар помещичьему сыну проще, ему при первых признаках склонности к чему-то изящному даются и учитель, и клавесин, и акварель… А сколько божьих искр, брошенных среди простых людей, так и не разгорелось. Ежели бы я случайно не заинтересовался необычным образком, который этот егерь носит вместе с нательным крестом, глядишь, и эта искра угасла бы, разве что стал бы после двух-трех ранений полковым ложенным мастером.

– Думаю, не случайно вы его заметили, батюшка, а Божьим промыслом. По которому его пан в нем ничего не разглядел и отдал в солдаты. Стало быть, здесь, в полку ему что-то предначертано, – Княжнин, улыбнувшись, многозначительно поднял вверх палец, а затем продолжил более серьезно: – С таким глазомером егерь и стрелять должен отменно. Я, собственно, за ним к вам пришел, хочу небольшой турнир в роте устроить – определить самых метких егерей в застрельщики. Прежний-то ротный кого в стрелки, кого в третью шеренгу случайно определял, разве что по росту. Поручик Коняев, как вы знаете, другим был озабочен…

Отец Василий с трудом сдержался, чтобы не сплюнуть, перекрестился. Молодой егерь неуверенно сделал то же самое.

– Где же ты, Кротович, научился так резать по дереву? – спросил у него Княжнин.

– Батька у меня был добрый, ваше благородие. Мне малому ножик подарил, так я забавы разные вырезал, еще гребешки, один раз ковш, похожий на рыбу…

– Погоди, у тебя же выходит хорошее барокко. Этому тебя кто научил?

– Никто его не учил, – ответил за мастера отец Василий. – Говорит, в село к ним приезжали мастера униатский храм украшать, так он подсматривал, как они работают. Так везде что-то и подсматривал, что-то уже в здешних лидских костелах (в костелах, порой, есть на что посмотреть, и я не гнушаюсь). Когда почва благодатная – прорастает любое семя!

– Верно. И я знал такого парня из кухаркиных детей с искрой божьей. Только у того был талант фехтовальщика, редкостный талант! Я вот еще о чем с вами хотел поговорить, батюшка: я ведь в полк только прибыл, а вы, я сразу заметил, к солдатам не как к безликой массе относитесь, по именам многих помните, и роту мою пока лучше меня знаете. Так я хотел спросить вашего совета относительно егерей. Положим, самых метких и проворных я сам довольно скоро определю. Но мне нужно знать кто надежней, стойче, кого я могу в третью шеренгу определить. А кто, наоборот, духом не крепок, может испугаться, растеряться в бою. Таковых мне тоже желательно знать, чтобы поставить во вторую шеренгу.

Если капитан Княжнин за свой внешний вид быстро заслужил прозвище Генерал, то протоиерей Василий Васильковский, если бы в среде духовенства уместны были бы шутки, и внешне, и по образованности своей мог бы прозываться Владыкой. Он на самом деле был статен, в возрасте Христа, никак не егерского, а скорее гренадерского роста, усы и густая черная борода скрывали всю нижнюю часть лица, в котором самым примечательным был острый взгляд умных карих глаз. Прежде чем ответить, отец Василий на несколько секунд задержал этот взгляд на собеседнике.

– Вот вы, господин капитан, долго где-то скитались, даже по-русски еще говорите не чисто, с каким-то заморским выговором, а к делу сразу обратились верно, другим бы у вас поучиться. То верно, что к рати готовите воинство свое. А что мне вам ответить про крепость духа у нижних чинов… В бою я их не видел, не довелось. А до той поры, пока ядра не загудят над головой, о сем предмете можно лишь делать предположения, а они могут стать неверными. Если Господу будет угодно – «и последние станут первыми», и сей отрок Антось Кротович, который только три месяца, как из рекрутского депо, может стать героем, а побежит тот, на кого и подумать не могли. Ежели кому-то твердости не достанет – наша вина, более даже моя, стало быть, не внушил.