– Вы можете убедиться, что это не так. Я действительно полагаю, что вы не заслуживаете тех неприятностей, которые вас ждали бы, дай я делу ход. Открыть контрабанду зерна и скрыть факт попытки переслать письмо было слишком рискованно – письмо было найдено при свидетелях, которые могли быть при разбирательстве опрошены… И, разумеется, не только это. Я, к счастью, узнал, что ваше имение соседствует с Клевками, которые я уже тогда серьезно вознамерился купить. Хорошо бы мне тут жилось, если бы мое появление в здешних местах сопровождалось историей о том, как я погубил своих соседей. И, как это бывает, молва тут же приписала бы, что я сделал это для того, чтобы расширить свое имение за счет вашего.

– А если вы надумаете купить другое имение, и мы с вами никогда не станем соседями?

– Хочется надеяться, что всякое доброе дело когда-то зачтется…

– До сих пор вы не производили впечатление столь набожного или филантропического человека… – позволил себе съехидничать Зыбицкий, но, встретив гневный взгляд майора, тотчас же замолчал.

– Одним словом, вот какой я нашел выход и сей час мы все уладим: вы не пытались переправить хлеб за кордон, он изначально направлялся в наш армейский магазин в Гродно, куда его и доставили. Купчие с полевым комиссариатским управлением я подготовил задним числом, вам остается только подписать их.

– Я не просил вас об этом, – произнес Сакович в диссонанс с дружеским тоном Тарлецкого.

– Что ж, в таком случае считайте, что вы мне ничем не обязаны, – сказал тот, отчетливо обозначив в своем голосе обиду.

– Я бы хотел этого. Я не люблю быть обязанным. Я полагаю, деньги за зерно, когда я подпишу документы, получите вы? Или уже получили? – спокойно проговорил Сакович. Его спокойствие объяснялось тем, что он, наконец, как ему показалось, разгадал своего собеседника: да он обычный корыстолюбец, затеявший замысловатую махинацию с казенными деньгами. А пана Константина ему нужно было припугнуть только для того, чтобы тот помалкивал.

У Тарлецкого действительно появились основания для обиды. «После всего он посчитал меня банальным казнокрадом? – подумал он. – Эх, была бы сейчас в кармане стопка ассигнаций, так бы и швырнул их в его усатую физиономию! Однако, спокойно: может быть, пока так и лучше, по крайней мере, перестанет жечь меня своими глазами».

Чуть прищурившись, Тарлецкий посмотрел сначала на Зыбицкого, потом на Саковича, лица которых тонули в сумраке (пан Константин почему-то не распорядился зажечь свечи). Все же нельзя последнее слово оставлять за Саковичем. Пора выкладывать последнюю козырную карту.

– Что ж, вас можно понять, пан Константин. Вы, очевидно, в некотором замешательстве от того, что пришлось сейчас услышать. Вы, конечно, получите деньги за ваш хлеб, можете быть спокойны. Только вы ведь не об этом хотели спросить. Вас интересует письмо от сына. Я не собираюсь с его помощью вас шантажировать. Вот оно, возьмите. Может быть, теперь вы не станете искать в моем поступке злых намерений и просто поверите в мое искреннее к вам благорасположение. – Тарлецкий протянул пану Константину тот самый маленький конверт. Это произвело на шляхтича, наверное, самое сильное за вечер впечатление.

– Давайте ваши купчие. Мне нужно ознакомиться с документами, прежде чем подписать. И я должен сделать распоряжения. Поэтому прошу меня извинить, на некоторое время я вас оставлю. Если не возражаете, вернемся к разговору после ужина.

– Конечно, конечно, не беспокойтесь! – ответил Тарлецкий, вынимая нужные бумаги из своей ревизорской папки. – С удовольствием подождем здесь, распорядитесь только открыть двери в ваш замечательный сад.