– Герр Кёлер, ваши показания стенографируют, они также буду использованы в суде.

– Какой у меня статус?

– Сначала всё расскажите, а потом уже определим ваш статус.

Я рассказал лишь про свои догадки (вывернув их в виде рассказа Орэля, как он взял мой ящик). Инспектор меня внимательно слушал, потом сказал:

– Что насчёт ваших посиделок в День Отечества? Вы что-нибудь подозрительное видели?

– Вроде нет… Да я особо-то и не помню – выпил много.

Он прищурился.

– Почему вы уверены, что он подменил ящики?

– Потому что других объяснений я не вижу.

– Вы хоть понимаете, что тогда с вас возьмут штраф?

– Да.

Допрос он закончил не быстро, и когда я вышел на улицу, был вечер. Ничего не было известно, инспектор так и не сказал, какой у меня статус. Орэля и охранника, естественно, не отпустили, и я их так и не видел после допроса.

Подойдя к телефонной будке, набрал номер Леманна, но трубку взял Фредж:

– Министерство…

– Привет, Фредж. Герр Леманн у себя?

– Да, а что?

– Дай ему трубку.

– Сейчас… Кстати, как ты? Мы с Анселлом беспокоимся за тебя.

– Завтра расскажу, а сейчас я пойду домой. Допрос сильно утомил.

– Понял.

Некоторое время было тихо, а затем послышался голос Леманна:

– Ну что там, герр Кёлер?

– Нас троих по отдельности допросили. Меня потом отпустили, а они, конечно же…

– Понял. Боже, ну и извращенцы! Надо же было воспользоваться и своим, и вашим положением. Ужас, не то слово… Кстати, а как у него оказались ваши плёнки?

– Он приходил ко мне, и когда я отвернулся, взял ящик, подменил на свой. Другого варианта я не нахожу. Что за это мне будет?

– Полагаю, штраф за не усмотрение. Где-то около 45000 марок.

– Как много!

– Я постараюсь договориться с судом и срезать её хотя бы до 20000. Мне жалко тебя, сынок.

Впервые он обратился ко мне на «ты». Я был польщён.

– Спасибо вам большое… Может, вы подумаете, что это наглость, но… Можно я завтра выйду на работу?

– Ещё спрашивает! Конечно можно, только у вас пока «хвост». – Он перешёл на деловой тон.

– Понял, спасибо.

Я положил трубку и поехал сначала до министерства своим ходом, а на машине уже добрался до дома. Я всё рассказал Хедвиг; она лишь сидела и тихо качала головой.

– Такой большой будет штраф! Мы, конечно, в состоянии его выплатить, но это сильно ударит по карману!

– Надеюсь, у герра Леманна получится договориться.

– Ты ему не рассказывал про то, что видел у Гирша свои плёнки?

– Что ты, нет! Слишком будет рискованно.

– И то верно.

На следующий день, когда я пришёл на работу, Фредж, Анселл и Вольф накинулись на меня с расспросами о вчерашнем. Нехотя я всё им рассказал, затем спросил:

– Никто из полиции не звонил?

– Пока нет, – сказал Фредж.

Мы с Вольфом удалились к себе – у нас было целых пятнадцать фильмов из Италии, США и СССР (с учётом «хвоста», конечно). Я смотрел фильмы, но это давалось мне с трудом. Казалось, что с Вольфом было также. Картинка плыла перед глазами, а наши мысли улетели уже прочь…

Во время перекура телефон рядом с проектором зазвонил, и я взял трубку:

– Отделение зарубежного кинематографа, Министерство пропаганды и цензуры. Говорит Гоц Кёлер.

– Ах ты скотина! – сказала какая-то женщина. – Это всё ты, я знаю!!!

Я нахмурил брови.

– Кто вы?

– Тот, кто сделает твою жизнь хуже, чем в аду!

– Вы угрожаете мне? Что ж, у меня есть основания донести до вас…

– Уже донёс до моего любимого!

– Да кто вы? – сказал я, начиная терять терпение.

– Фройляйн Ивон Ауэр.

– Та самая леди Ауэр? Светская льви…

И я понял. Это любовница Орэля.

– Да, и я вас…

– Послушайте, не я донёс до вашего любовника, понятно? Это не я.

– Да ну? А кто?

– Август Айзенбергер.