Но он тут же устыдился этой своей мысли. Отбросил ее и обернулся в Лори. И с ужасом увидел, что по щекам сестренки градом катятся слезы, а тихая печаль в ее глазах резанула по сердцу, как ножом.

– Ничего себе вечеринка, да? – прошептала она и принялась вытирать слезы тыльной стороной ладони.

– Твоя правда, Килька, – сказал он и крепко прижал сестренку к плечу, чтоб плача ее никто не услышал. – Ладно, не переживай, все скоро образуется. Очень скоро.

Похоже, что Кэтрин Эванс (которая уже горько жалела о том, что сменила фамилию) все это время лгала своим близким. Приступ чудовищной невыносимой мигрени продолжался у нее не два дня, как она уверяла, но целых две последние недели. И все это время она почти ничего не ела и потеряла в весе пятнадцать фунтов. Она как раз подавала канапе Стивену Крачмеру, декану исторического факультета, и его супруге, когда вдруг вся кровь отхлынула у нее от лица, а перед глазами все помутилось и поплыло. Она качнулась вперед, задела и опрокинула полный поднос с китайским рулетом из свинины на новое дорогое платье миссис Крачмер, которая та приобрела у «Нормы Камали» специально к этому торжественному случаю.

Брайан и Лисса, услышав шум в гостиной, потихонечку прокрались на лестницу в пижамах – посмотреть, что там внизу происходит. Хотя всем им, всем четверым, папа Лью категорически запретил покидать свои комнаты как только начнется вечеринка. «Университетским людям ни к чему видеть детей на своих приемах, – коротко объяснил им Лью еще днем. – Они могут превратно это понять».

Но, увидев, что мать их лежит на полу и что вокруг столпились встревоженные члены факультета (миссис Крачмер среди них не было, та помчалась на кухню отмывать с платья пятна жира и соуса, пока они не въелись еще слишком глубоко), дети забыли о строгом запрете отчима и устремились вниз. Лисса рыдала, Брайан тихонько подвывал от страха. Лисса умудрилась оттеснить преподавателя с факультета Азии, бесцеремонно пнув его острым локотком в левую почку, и протиснулась вперед. Брайан, будучи двумя годами старше и весивший фунтов на тридцать больше, превзошел сестру: так сильно оттолкнул приглашенную читать лекции на осенний семестр дамочку профессора, походившую на пухлого младенца в розовом платьице и вечерних туфельках с острыми загнутыми вверх носами, что та отлетела и плюхнулась прямо в камин. Где и осталась сидеть в куче серого пепла, растерянно моргая глазами.

– Мама! Мамочка! – закричал Брайан. И затряс бывшую миссис Брэдбери. – Мамочка! Вставай!

Тут миссис Эванс шевельнулась и тихонько застонала.

– Ступайте наверх! – строго сказал Лью. – Вы, оба, живо!

Однако дети и не думали подчиняться. И тогда Лью положил руку Лиссе на плечо и начал сжимать пальцы, пока она не взвизгнула от боли. И смотрел при этом на нее страшными глазами, и на бледных его щеках проступили, точно нанесенные помадой, два круглых красных пятнышка.

– Я сам всем займусь, – прошипел он сквозь плотно стиснутые зубы. – А ты со своим братцем ступай немедленно наверх и…

– А ну убери лапы от моей сестры, сукин ты сын! – громко заявил Трент.

Лью – а вместе с ним и все гости, прибывшие как раз во время, чтобы стать свидетелями столь занимательного зрелища, – обернулись к арке, отделявшей гостиную от холла. Там стояли Трент и Лори – бок о бок. Трент был бледен, как и отчим, но лицо его поражало каким-то каменным спокойствием и собранностью. На вечеринке присутствовали гости – правда, их было немного, – которые знали первого мужа Кэтрин Эванс, и позже все они сошлись во мнении, что сходство между отцом и сыном просто поразительное. Казалось, что Билл Брэдбери восстал из мертвых – дать отпор этому разнуздавшемуся типу.