31^>го Октября 1858 года, поутру, приехал старец Федор Козмичь в Томск и стал проживать в доме. Сперва поместился на несколько дней в низу, потом поправил в мезонине, и тут много посещали его из жителей города Томска и проезжающие. Всех утешал и давал духовный пластырь по недугу каждого, а в Ноябре месяце переехал жить на заимку в исправленной горенке из скотной избы, где и прожил до Июня месяца, и тогда опять поехал на Красную Речку с приказчиком Осипом Титовым.

1859 года, когда больного родного моего брата Арсения привезли из Канска в Томск, болезнь его была: Евангельское беснование. Много служили молебнов, отчитывали, мучение не уменьшалось; один раз только, когда Преосвященный Парфений вечером привозил /4 об./ к нам в дом икону Скорбящей Божией Матери из домовой церкви, служили Акафист Божией Матери, тогда мучение брата прекратилось, и он сделался в совершенном рассудке, упал в ноги Преосвященному и благодарил, и говорит, что чувствует, слава Богу, себя совершенно здоровым, и что мучители его удалились, не видит и не слышит; а когда увезли икону Божией Матери, то чрез несколько минут опять стал мучиться. В Мае месяце я вздумал съездить в Красную Речку к старцу Федору Козмичу: просить его молить, чтобы Господь помиловал от такого мучения брата, и старец дал мне сухариков. Приехавши в Томск, стали давать брату сухариков, и с ним сделался понос, и чрез три дня брат сделался здоров совершенно в свежей памяти и нет никакого признака болезни ни мучений. И вот, по милости Божией и Пречистой Его Матери, молитвами старца, от его сухариков брат сделался здоров, но, к сожалению, это было не долго: только две недели. В это /5/ время он постился по совету Преосвященнаго Парфения, и как только приобщился Святых Таин в домовой церкви, опять сделался по прежнему болен: потому видно, что при исповеди не было чистого раскаяния. Об этом я слышал так от великого старца.

Во время проживания его на заимке 1859 года он был очень болен, при этой болезни я решился спросить старца: не откроет ли кто он? Нет, сказал, этого не может быть открыто никогда, а только сказал, что об это спрашивали Преосвященный Иннокентий (после был Митрополитом Московским) и Афанасий; им не открыто. Когда я сказал Преосвященному Парфению, что старец очень болен, то Преосвященный мне велел предложить старцу, чтобы он исповедался и приобщился Святых Тайн, и будет ему легче. Старец сказал на это: «не угодно ли Преосвященному лично поговорить здесь со мною?» Преосвященный Парфений сказал: с большим удовольствием, и не обле- /5 об./ нился поехал на заимку. И приехали туда, я, послушник Владыки – мы были в кухне, а Преосвященный сидел в келии, разговаривал со старцем около трех часов; а что говорили, мне неизвестно; только на другой день Преосвященный мне говорил, или сказал, что я жалею, едва ли что старец не в прелести, нужно за него молиться Богу; и вот Преосвященнаго слова были мне сказаны, что старец ему сказал, что ему открыто, когда он помрет, и что старец удостоился видеть Святую Троицу, и много, что ему говорил, а потому Преосвященный и думает, что старец в прелести и приобщаться не желает. Еще ему же сказал, что он имеет пред собой свет, кроме огня. На другой день я подъехал к старцу и сказал ему, что Преосвященный говорит, что будто Вы в прелести находитесь и не хотите приобщиться. Старец на это ответил: «нет, еще Преосвященный мало знает, хотя и учен, но не понимает. Я благодарю Царя Небесного и по великой Его милости вкушаю пищу», и больше ничего не сказал, а на другой же день спросил /6/ меня, как я думаю, и верую ли; но только не так спросил, а как-то высоко говоря: не вступил ли к тебе гость? Но я по милости Божией понял и сказал: «нет, батюшка, я не сомневаюсь». На это он мне сказал: «а если сомневаешься, то выбрось меня, больного, на улицу». Вот до чего унижают себя люди высокие! И болезнь его была кровавый понос. Пищи никакой не употреблял, кроме холодной воды. Пред кончиной мне великий старец открыл, что угодник Божий Иннокентий их помирил.