– Да, нет, пап, – попробовал сопротивляться Юрий Петрович, – у нас в школе создан специальный штаб, собирают воспоминания ветеранов. Ведут с ними работу. Записывают их воспоминания. Фотографии собирают. Так что работа ведется.

– Ведется, – ворчал Петр Осипович. – Ты, меня не успокаивай, положение серьезнее, чем я думал. Мне недавно мои ветераны сказали, что выпускают такие компьютерные игры, где эти чертовы «тигры» расстреливают наши «тридцатьчетверки». И комментируют, дескать, «тигр» был сильнее наших танков. И всегда побеждал. Видишь, куда гнут! А это ложь, о которой мне трудно даже говорить, комок подступает к горлу! Что ж, придумали, может, они еще и придумают игру про концентрационные лагеря с виселицами и печками! И будут наших детей-дурачков учить, как и чем печи топить!

– Ну, ладно, – вздохнул Юрий Петрович, поднимаясь с дивана, – если не хочешь, можешь не рассказывать о своем последнем бое.

– Да там ничего особенного не произошло, – несмело начал Петр Осипович, глядя в окно, – это случилось весной сорок четвертого, на Украине. В день моего рождения – семнадцатого апреля. Да это и не бой был совсем. А так, незначительный эпизод местного значения. Напоролись на фрицевскую засаду. Второй Украинский фронт наступал. Я был тогда командиром танкового отделения танковой роты. Три машины мне подчинялись. Получили приказ двигаться в направлении на Умань. Идем по пересеченной местности, строем, несколько колон. Обходим какой-то населенный пункт по огромному полю; еще левее речушка, с деревьями по берегу. И тут я получаю приказ от комбата произвести разведку ближайшего оврага на юго-востоке от курса. А мы дня два без остановки преследуем отступающих фрицев; дым, копоть и пылища от танков до неба, а они от нас драпают: никакого сопротивления не оказывают, и их и не видно вовсе. В овраг, так в овраг. Приказываю, левый поворот, и мой механик Гудков Павел, здоровый такой мужик, разворачивает машину, и мы уже в овраге, а там глиняная трясина. Что делать? Приказ же выполнять надо!

Юрий Петрович вновь уселся на скрипучий диван.

– Я командую механику, давай на левый пригорок, – продолжал увлекшийся Петр Осипович, – а то засядем в глине. Кто же знал, что тигры за рекой? Вперед уже прошло столько машин, а от разведки никаких данных не поступало. Понимаешь?

– Да, пап, понял.

– Я докладываю: в овраге пусто, и мы идем к реке. Павел врубает первую скорость, танк вползает на косогор. И вдруг я вижу – впереди на поле, прямо у меня на глазах подбивают танк моего земляка Андрея Светличного, с которым мы в тылу дожидались машин в Танкограде и картошку пекли по вечерам в костре. Я выстрел сразу засек: бьют из-за реки из рощи по боковой броне, по двигателю. Танк Андрея сразу взялся огнем – как факел; экипаж в горящих комбинезонах прямо под пулеметы. Все погибли! Я в перископ разглядел: тигры в роще! Кричу механику «Разворачивай влево! А то подобьют!» Хотя, понимаю, что до цели далеко, но главное произвести выстрел. Командую наводчику «целься по орудию!» Ну, ты, понимаешь, что «тридцатьчетверка», хоть и лучший был танк для своего времени, но перед каждым выстрелом надо было останавливаться для прицеливания. И пока мы на этом косогоре крутились, слышу истошный крик механика «Слева! Еще „Тигр!!!“». И все. Уши заложило и темнота. Очнулся на радиаторе: механик меня вытащил. Болванка, говорит, командир, броню прошила. У тигра тогда пушка была, будь здоров – восемьдесят восемь миллиметров! От удара наш танк назад в этот овраг сполз, и пулеметами они нас не достали. Хотя все равно – в башне, кроме меня, все погибли, и наводчик старшина Александр Федотов, и заряжающий Махонько, а позже умер механик-водитель сержант Павел Гудков.