Через дорогу переходила толпа скоморохов, ярких девиц в кокошниках, акробатов и гармонистов.

– Не жизнь, а бесконечно шоу «Тупой, еще тупее», – задумчиво ответила Гузель. – Есть надежда на решение?

– Конечно! – Рашид взял ее руку и поцеловал, – Думаю, устроить ринг. Баракат против Мишки Бякшина. Посмотрим, кого коровы любят сильнее. Это и будет доказательство для суда.

– И они на это согласились? – Гузель вытаращила глаза, едва сдерживая смех.

– Ведем переговоры. Им это на руку. Реклама, как-никак. Куда денутся?

– А если колхозница выиграет? – Гузель рассмеялась, когда один из акробатов сделал сальто прямо на дороге. Машины яростно сигналили, поддерживая его.

– Будем проводить ребрендинг, – пожал плечами Рашид.

Они проехали светофор и направились к Пирамиде.

Башню Сююмбике постепенно поглощала ночная мгла.

В Кремле было безлюдно, голуби тихо укладывались спать. Хромой дворник с длинной бородой посвистывая шел к башне.

Гурьям Потворская поставила чайник, включила телевизор, достала иголки для вышивания и нитки.

Набор иголок был большой. Гурьям взяла самую длинную, воткнула ее в средний палец. Потекла кровь.

Старуха подошла к огромной картине напротив стола.

На холсте была нарисована царица Сююмбике в золотом платье, черно-голубых ичигах и красно-янтарном платке. Она держала в руках тонкую ткань и с умиротворенной улыбкой вышивала.

– Не такая уж ты и святоша! – Гурьям воткнула в грудь женщины окровавленную иголку. – Но я, твоя сестра, помогу тебе!

Хранительница злобно посмотрела на картину, но услышав звук закипающего самовара, отвлеклась. Подошла к столу, открыла ящик, достала варенье.

Послышался стук в дверь.

– Доброго вечера вам, – прохрипел старик и вошел.

– Ты еще здесь? – Гурьям бросила на него недовольный взгляд, села за стол, достала чашку.

– Решил составить вам компанию. Страшно, небось, одной.

– Страшно, когда покойники рядом летают. А здесь только духи воют, – оскалилась Гурьям и зловеще посмотрела на бородатого.

Зубазга Мозгарович поправил приклеенную бороду и достал из кармана плитку шоколада.

– Где сладкий шоколад, там и лад. – Глаза его горели.

– Блат, вы хотели сказать. Купить меня хочешь, старый пердун? Не успел устроиться, как лезешь под юбку! – грудь Гурьям дымилась, глаза задорно бегали.

Она манерно и плавно достала вторую кружку.

– Слаб до красивых баб – виноват стократ. – Прокурор выдохнул, взял чашку и притупил к заветной беседе.

Зубазга Мозгарович принимал в своем кабинете мать погибшей девушки. Он неустанно снабжал ее чаем и бумажными салфетками.

Ежик навострил ушки и то и дело выглядывал из коробки, на которой крупными буквами было написано: «Заколю и зафукаю!»

На вид женщине было лет пятьдесят. Низкорослая блондинка, стриженная под мальчика. Она прижимая платок к носу и верещала:

– Резеда мечтала быть популярной. Хотела славы Мадонны, Бийонсе и всего этого американского шлака. Она верила, что если пойдет по стопам знаменитостей, то, без сомнения, придет к цели. Об этом же говорят все современные коучи! Бездушные твари! Угробили мою девочку!

Женщина громко высморкалась и осмотрелась вокруг взглядом потерянного ребенка, как будто ждала подвоха. Потом подписала заявление и передала прокурору.

Мать жаждала мести. Просила наказать автора книги, который и стал, по ее мнению, причиной смерти дочери.

Имя Гоги Великолепного мелькало во всех книжных магазинах. На обложке сверкали огромные красные губы: «Вкачай славу легко и быстро, как силикон!»

– Вы утверждаете, что ваша дочка кардинально изменилась после прочтения этой книги?

Ежик глухо чихал. Зубазга настороженно посматривал то на него, то на женщину. Чихание – знак лжи.