потянется невольно к ней.
Перо оставив на листе,
где перечёркнутые строки,
по растворяющейся тропке
спущусь к мерцающей звезде.
Но там, где грезилась она,
простую капельку увижу.
Она дрожит, как будто дышит,
вся лунным серебром полна.
Магнолий медленный нектар
вдоль берега струится ровно.
В заливе облаком огромным
лежит, темнея, немота.
И передам всё это как я?
О, море, беден голос мой,
когда твоя любая капля
горит таинственной звездой.
1979
Песня
Отсверкала пора соловьиная,
роща знобкие листья просеяла.
Запылали осина с рябиною,
как в последних стихах у Есенина.
От Оки кони тянутся парами,
жеребята бегут – красногривые…
У дороги берёзы две старые
всё Есенина ждут, сиротливые.
Да не едет скиталец на родину
ни с дождями, ни с солнцем, ни с вьюгою.
Не тряхнёт молодую черёмуху,
не обнимется с ивой-подругою.
Но высокими вечными вёрстами
от Кавказа до дальнего Севера
по России рассыпано звёздами
неубитое сердце Есенина…
1975
«Грибы, опята-сентябрята…»
Грибы, опята-сентябрята,
воинственно штурмуют пни.
На серый ерик села кряква,
пугливо спряталась в тени.
И стылый ветерок, смелея,
заигрывает с камышом.
Тридцатой осенью своею,
как прежними, я поражён.
Я бегал здесь мальцом когда-то,
у этих тихих берегов.
Неумирающие даты
поры далёкой, дорогой.
Бежали годы суетливо,
песка в затоны нанесло…
Под шум простоволосой ивы
о детстве думаю светло.
Я говорю себе: те дали
видны всегда годам назло.
И становлюсь сентиментальным
в хорошем смысле этих слов.
Ну кто же не вздыхал украдкой
средь обступивших душу бед
над невозвратностью тех кратких,
смешливых, босоногих лет?
Какая радость, что он вечен –
тот мир!..
И будет дивно жить,
пока на зорьке к этой речке
мальчишка с удочкой спешит.
С улыбкой глянет он на иву…
А ты гадаешь, боль тая:
мол, что важней для бытия –
его недолгая наивность
иль взрослость долгая твоя?..
1976
«Красный лист, осенний знак…»
Валентину Ледневу
Красный лист, осенний знак, –
на высокой ветке дуба.
В чёрный за́мерший дубняк
залетает ветер грубо.
Но тверды бугры коры…
Пооббив в досаде локти,
вестник стынущей поры
чертыхается и глохнет.
Можно палые листать –
память смирную о лете –
но попробуй-ка достать
этот крепкий лист последний!
Будто флаг в дыму атак,
пусть и крепость уж сдаётся,
на вершине остаётся
красный лист, как дерзкий знак!..
1976
«Тепла у погоды не просим…»
Тепла у погоды не просим:
обмёрзшие ветры в лицо.
Кончается ясная осень,
как сказка с печальным концом.
И тает – постой же!.. – но тает
последняя зелень травы.
Как вдох, над землёй замирает
холодная высь синевы.
Проплыли пролётные птицы,
и хочется в эти деньки
не умничать, не суетиться,
а просто стоять у реки.
А просто – пойти по аллее,
где завтра задует пурга,
где клёны стоят, как олени,
подняв золотые рога.
И ждать первый снег, словно друга, –
душа обновилась вполне:
и злоба, и зависть, и мука
сгорели в осеннем огне.
1975
«Исчезло лето восвояси…»
Исчезло лето восвояси,
и, от разлуки загрустив,
костром высоким вспыхнул ясень
средь равнодушных серых ив.
Затрепетал, листвой заплакал:
давно не ласкова заря…
И в желтых листьях, как в заплатах,
под ним усталая земля.
Октябрь! Златою сединой
блестит осокоря верхушка.
Печаль, осенних дней подружка,
подружит, видно, и со мной.
Ещё лесок за Волгой рыж,
и взгляд реки спокойно-синий,
но по утрам на склонах крыш
серебряно искрится иней,
и как-то пусто во дворе.
Под лавкой кот о лете тужит.
Словно букашка в янтаре –
листок внутри замёрзшей лужи.
Октябрь! Он вроде брата мне:
любезный друг и собеседник.
Он грустью душу мне засеет.
А всходит радость по весне!..
1976
«Легко слетает с лип листва…»
Легко слетает с лип листва.
По ней бродить весь день отрадно.
Но горизонта тетива
натянута так беспощадно!