Для девушек на первых порах не было организовано отдельного проживания и отдельных бытовых надобностей. Спали, жили, гладились, подшивались в совместных с юношами кубриках, разве только в баню ходили раздельно – по женским и мужским дням. Да толку-то от этой раздельности – за время проживания коммуной так друг на друга насмотришься, что и нет у тебя никаких заветных тайн.

Потом быт наладился, девушки получили собственные кубрики, а на старших курсах они переходили из казарм в общежития. Никаких эксцессов от подобного быта, разве что редких приступов стыдливости, не возникало. Не для того они выбрали такую профессию – Родину защищать. Не для того садились за штурвал учебно-тренировочных «мигов» и «сушек», чтобы затем, в свободное от теоретических и практических занятий время кокетничать и ухаживать друг за другом. Они – дети войны. И впереди их тоже ждала если не война, то тяжелая и опасная военная служба. И этим все сказано.

Получив звездочки лейтенанта и со всеми положенными ритуалами обмыв их во время выпускного, Зоя отправилась на далекий Хоккайдо в дивизию истребителей-перехватчиков Отдельной армии ПВО, на самый форпост противостояния стран социалистического мира и капиталистического лагеря. В свою первую летную часть.

И последнюю.

Зоя встала, прошла на крошечную кухню, набрала в стакан воды, выпила. Прижалась лбом к холодному кафелю. Даже хорошо, что она одна. Как молодой специалист по приезде она сразу получила отдельную квартиру в недавно отстроенном в военном городке доме. Ей это казалось невероятной роскошью! Она никогда не жила в собственной квартире. С мамой они переезжали из барака в барак, существуя в условном личном пространстве, отделенном от других семей занавесками, а в лучшем случае тонкой фанерой. Потом – общие кубрики летной казармы, комната в общежитии на четырех курсанток. И вот – целая квартира! И не беда, что все казенное и выдвижное – выдвижные шкафчики, выдвижные полочки, выдвижные столы, выдвижная кровать, чтобы скрадывать крошечность жилого помещения, создать иллюзию простора.

Получив ключи от квартиры, Зоя по подсказке работника КЭЧ пошла в службу проката и взяла радиоприемник, телевизор, фотоаппарат, магнитофон, кастрюли, посуду и еще какую-то ерунду, просто потому что на нее упал взгляд. Глаза разбегались от представленного на полках изобилия. Потом, как оказалось, половина из взятого ей не пригодилась, пришлось вернуть обратно фотоаппарат – фотографировать она не умела, магнитофон – никаких записей у нее не было, а музыки достаточно и так – поймай в радиоприемнике музыкальную волну и слушай на здоровье. Да и посуда зачем ей? Готовить она не умела, всю жизнь на маминых супах, а затем на казенных харчах, в том числе и здесь – в офицерской столовой. Да и когда ей заниматься хозяйством? Служба. Служба на границе.

Санин.

Лихой, смешливый, надежный, как скала.

Она как сейчас помнит их первую встречу, когда отбилась от группы новоприбывших и новоиспеченных лейтенантов, гуськом ходивших за дежурным офицером, который, пока комэск был занят на оперативке, показывал их новое место службы, и пошла вдоль ряда новеньких «Су-17», только-только поступивших на вооружение и с которыми они не успели познакомиться в училище.

– Эй, молодежь, – раздался голос из открытой кабины, и Зоя увидела улыбающегося белобрысого парня, едва ли старше ее. – Новенькая?

– Так точно, новенькая, – сказала Зоя.

– Таких железных птиц уже видела? Летала?

– Не видела и не летала, – ответила Зоя. Парень ей понравился. Широкая улыбка, светлые глаза. И ни капли превосходства матерого летчика над зеленым выпускником.