– У вас тут ниточка на плече, позвольте убрать, – громко сказала Драйер, а затем шепнула: – К Обухову?

Варя повернулась к подруге. Та смотрела на неё огромными, покрасневшими глазами. Светлые ресницы девушки слегка дрожали, а искусанные губы побледнели, выдавая волнение.

Раскрывать правду о том, куда она едет на самом деле, Воронцовой не хотелось. Боялась, что её выдадут. Однако же она посчитала, что было бы неплохо поведать хотя бы одной живой душе, откуда начинать её поиски, случись что непредвиденное. Стоило бы сказать верной Марине Быстровой, но втягивать подругу в очевидно преступное дело Варя не желала. А с Эмилией они хотя бы переживали одну общую беду, так чем не повод для доверия?

Варвара стрельнула глазами по сторонам, чтобы убедиться, что прочие одноклассницы на них не глядят, занятые тихим щебетанием на девичьи темы.

Варя чуть отвернулась от Эмилии и коротко кивнула, после чего промолвила едва слышно:

– Никому. Я еду на урок.

Драйер вдруг, повинуясь порыву, схватила её за руку.

– Удачи вам, Варвара Николаевна. – Она часто заморгала, когда заметила, что сёстры Шагаровы повернулись в их сторону, и добавила: – Успехов в изучении японского. У вас такая строгая преподавательница. Не представляю, как вы с ней нашли общий язык.

Варя добродушно улыбнулась.

– Я стараюсь не шутить при ней про самураев, хвалю её чай и вовремя сдаю задания, – призналась девушка.

Эмилия Карловна ответила искренней, тёплой улыбкой. Прежде чем отпустить руку Вари, подруга ещё раз легонько сжала её. Будто безмолвно пожелала доброго пути.

– Аu revoir, mesdames[17], – громко попрощалась Варвара. – Увидимся вечером.

– До встречи, душенька. Не бросайте нас надолго, – донеслось ей вслед вместе с прочими прощаниями.

Увы, она бы не посмела, даже если бы очень страстно захотела. Время на поездку строго ограничено, словно она играла в шахматы с неизвестным противником.

Экипаж уже ожидал её у ворот, когда Ирецкая лично вышла проводить воспитанницу. Приехал Иван Тимофеевич – пожилой сухопарый возница, к которому часто обращались в институте, когда требовалась срочная поездка. К примеру, к зубному врачу. Иван Тимофеевич знал все дороги в Петербурге, мог ловко объехать любой затор и всегда ездил столь аккуратно, будто возил не смолянок, а великих княжон. А ещё у старика были презабавные седые усы, торчащие в разные стороны. Зимой эти усы покрывались инеем, а щёки краснели от мороза, придавая старику вид добрый и ласковый.

– Полагаю, мне следовало бы поехать с вами, – задумчиво сказала Марья Андреевна, пока они шли к экипажу, запряжённому одной гнедой лошадкой с умными карими глазами. – Приличий ради.

– И сидеть в экипаже час, а то и полтора, покуда Танака-сама не убедится, что тему я усвоила? – Варя глубоко вздохнула. – Избавьте себя от этого удовольствия, Марья Андреевна. А меня от чувства неловкости и стыда за то, что моя упрямая учительница не приглашает посторонних в дом, даже чтобы вы могли подождать в коридоре.

Воронцова старалась говорить небрежно, но внутри всё затянулось в тугой узел от волнения. Что, если Ирецкая вдруг надумает ехать с ней? Не успела она порадоваться Ивану Тимофеевичу, с которым договориться было проще, чем увидеть тучи над Петербургом, как весь её план грозился рухнуть в мгновение ока. Но трижды в прошлом упрямой Ирецкой приходилось дожидаться в экипаже при скверной погоде, поэтому с разрешения родителей и Елены Александровны Варя выезжала одна в сопровождении знакомого извозчика.