– Начальник, давайте поговорим, чего сразу бить-то?

Надсмотрщик улыбался и молчал, затем поднял хлыст и стеганул Лоханя по пояснице. Дяде Лоханю показалось, что хлыст разрубил тело на две половины, из глаз хлынули потоком горячие, обжигающие слезы. Кровь прилила к голове, корка из запекшейся крови и грязи пульсировала, готовая лопнуть. Дядя Лохань вскрикнул:

– Начальник!

Тот снова огрел его плетью.

– Зачем вы меня бьете?

Помахав хлыстом, начальник со смехом сказал:

– Глаза разуй, сукин ты сын.

Дядя Лохань задохнулся от рыданий, глаза заволокло слезами, он взял из кучи большой камень и заковылял в сторону деревянного мостика. Голова распухла, перед глазами повисла пелена, острые края камня врезались в живот и под ребра, но он уже не чувствовал боли.

Надсмотрщик прирос к месту с плетью в руке, и, проходя мимо него с камнями, дядя Лохань дрожал от ужаса. Надсмотрщик ударил его по шее плетью. Лохань упал на колени, прижимая камень к груди. Камень ободрал кожу на обеих руках, кроме того, дядя Лохань до крови разбил подбородок. Он совершенно растерялся и заплакал, как ребенок. Голова была пуста, и в этой пустоте неспешно разгорался красный огонек.

Дядя Лохань с трудом вытащил руки из-под камня, поднялся и выгнул спину, как старый рассерженный драный кот.

Тут к надсмотрщику подошел какой-то мужчина средних лет с улыбкой от уха до уха, вытащил из кармана пачку сигарет и с почтением протянул одну, поднеся ее прямо ко рту надсмотрщика, а тот приоткрыл губы, чтобы взять сигарету, и ждал, когда дадут прикурить.

Подошедший мужчина сказал:

– Почтенный, не стоит сердиться на этого чурбана.

Надсмотрщик выпустил дым через ноздри, но ничего не ответил. Дядя Лохань увидел, как пожелтевшие пальцы, сжимавшие плеть, напряглись.

Мужчина сунул пачку сигарет в карман надсмотрщика. Тот вроде бы и не заметил, хмыкнул, похлопал по карману, развернулся и ушел.

– Отец, ты тут новенький, да? – спросил его мужчина.

Дядя Лохань ответил:

– Да.

– Ты ему ничего не подарил в честь знакомства?

– Да меня эти псы слушать не стали! Насильно сюда приволокли!

– Подари ему чуток денег или пачку сигарет, он не бьет упорных, не бьет ленивых, бьет только тех, кто дальше своего носа не видит.

С этими словами он присоединился к остальным крестьянам, пригнанным на работы.

Все утро дядя Лохань отчаянно тягал камни, словно бы лишился души. Струп на голове засох на солнце и причинял боль. Он ободрал руки до мяса. На подбородке образовалась ссадина, и изо рта без конца текла слюна. Пурпурное пламя все так же горело в голове – то сильнее, то слабее, но так и не гасло.

В полдень по тому участку шоссе, где с трудом могли пробраться машины, трясясь и раскачиваясь, подъехал темно-желтый грузовичок. Дядя Лохань смутно услышал свист и увидел, как полумертвые от усталости работники побрели на нетвердых ногах в сторону грузовичка. Сам он уселся на земле, не имея ни малейшего понятия, что происходит, и не желая узнавать, что это за машина. Только обжигающее пурпурное пламя колыхалось внутри, отдаваясь звоном в ушах.

К нему подошел тот парень средних лет и потянул за рукав со словами:

– Отец, пошли, еду привезли! Пойдем, попробуешь японский рис!

Дядя Лохань встал и побрел следом.

Из грузовика спустили несколько ведер белоснежного риса, а еще большую плетеную корзину, в которой лежало множество белых керамических плошек с синими узорами. Рядом с ведрами стоял тощий китаец с латунным черпаком, а у корзины встал толстый китаец, раздававший плошки. Когда подходил очередной крестьянин, он выдавал ему плошку, и в тот же момент туда черпаком накладывали рис. Народ толпился вокруг грузовичка, с жадностью накинувшись на еду. Палочек не было, и все ели руками.