– Расстрелять! – без тени сомнения ответил адъютант Жэнь.

Командир Юй хмыкнул и начал нервно мерять комнату шагами со злой миной. Затем лицо его растянулось в улыбке.

– Адъютант Жэнь, а что если мы всыплем ему прилюдно пятьдесят ударов плетью, а семье Линцзы выплатим двадцать юаней серебром?

Адъютант Жэнь насмешливо поинтересовался:

– Только потому, что он ваш родной дядя?

– Восемьдесят ударов плетью? А еще в наказание заставим жениться на Линцзы, я даже буду звать ее тетушкой!

Адъютант Жэнь снял с себя ремень и вместе с браунингом кинул командиру Юю в руки, после чего поклонился, сложив руки в почтительном жесте[29], и со словами «Командир, так будет проще для нас обоих!» стремительно вышел во двор.

Командир Юй с браунингом в руке смотрел вслед уходящему адъютанту Жэню. Потом процедил сквозь зубы:

– Катись ты знаешь куда, еще будут меня всякие несмышленыши учить! За те десять лет, что я разбойничал, никто не смел так развязно себя со мной вести!

Бабушка сказала:

– Чжаньао, нельзя отпускать адъютанта Жэня, как говорится, тысячу солдат легко набрать, а одного генерала с трудом сыщешь.

– Бабы в этом не разбираются! – в сердцах огрызнулся командир Юй.

– Я-то считала тебя храбрецом, вот уж не думала, что ты такой слабак! – заявила бабушка.

Командир Юй навел на нее пистолет.

– Что, жить надоело?

Бабушка рывком разорвала на груди сорочку, обнажив груди, похожие на пончики из рисовой муки.

– Стреляй!

Отец с криком «мамка!» кинулся к ней на грудь.

Неизвестно, сколько воспоминаний промелькнуло у Юй Чжаньао, пока он смотрел на круглую голову моего отца и прекрасное, словно луна, лицо бабушки. Он вздохнул, убрал пистолет и сказал:

– Одежду поправь!

С плетью в руках Юй Чжаньао вышел во двор, отвязал своего жеребчика соловой масти и, не седлая, поскакал на плац.

Солдаты лениво ошивались у стенки; при виде командира Юя все тут же встали по стойке смирно, никто не проронил ни слова.

Зубастого Юя со связанными руками привязали к дереву.

Командир Юй спешился и подошел к Зубастому Юю.

– Ты и впрямь такое сотворил?

Зубастый Юй запричитал:

– Чжаньао, развяжи меня, и я уйду.

Все взгляды солдат были прикованы к командиру Юю.

Командир Юй сказал:

– Дядя, мне придется тебя расстрелять.

Зубастый Юй взревел:

– Ублюдок! Осмелишься родного дядю умертвить?! Вспомни, сколько тебе дядя добра сделал! У тебя отец умер рано, дядя горбатился, зарабатывал, чтоб содержать твою мамку и тебя, если бы не я, то ты давно бы уже собак кормил!

Командир Юй взмахнул плетью, хлестнул Зубастого Юя по лицу и выругался:

– Ах ты, негодяй!

Затем он бухнулся на колени и воскликнул:

– Дядя, я никогда не забуду, что ты меня воспитал! После твоей смерти я надену траурную одежду, а на Новый год и другие праздники буду убираться на твоей могиле и устраивать жертвоприношения.

Командир Юй отвернулся, вскочил на жеребчика, подстегнул его, понесся в том направлении, куда ушел адъютант Жэнь, и догнал его. От цокота копыт сотрясался весь мир.

Отец своими глазами видел расстрел Зубастого Юя. Немой вместе с двумя другими солдатами оттащили приговоренного на западную околицу. Местом казни выбрали излучину реки Мошуйхэ в виде полумесяца, где скапливалась черная гнилая вода и водился в большом количестве гнус. На берегу росла одинокая ива с темно-желтыми листьями. Здесь прыгали с хлюпаньем жабы, а на куче обрезков волос валялась потрепанная женская туфелька.

Двое солдат подтащили Зубастого Юя к излучине, поставили там и посмотрели на Немого. Немой снял с плеча винтовку, передернул затвор, и пуля со звоном вошла в ствол.

Зубастый Юй повернулся лицом к Немому и улыбнулся. Отец увидел, что улыбка у него добрая и ласковая, словно тусклые лучи заходящего солнца.