Леди подняла голову, в ее глазах блеснули слезы, она закусила губу и отвернулась. Карен встала и сделала круг по библиотеке. Ее пальцы касались корешков старинных книг, но оглушенная она не видела ни этих книг, ни их названий. Она пыталась осмыслить то, что только что услышала:

– Я не поняла, Елена что, жива?

– Да. Но относительно. Ее сознание вот уже тринадцать лет живет в твоем теле.

– Как это?

– Вы меняетесь. Сейчас доминирование над телом за тобой, а когда его берет Елена, твоя личность уходит вглубь сознания и у тебя…

– Провалы в памяти, – прошептала Карен, озаренная догадкой. – Получается, что все то время, что я себя не помню, я не Карен, а Елена?

– Правильно. – Мать подошла сзади и обняла ее, но Карен даже не заметила этого жеста поддержки. В голове звенела пустота, а в горле застрял комок, мешая дышать, говорить. Хотелось убежать, спрятаться, свернуться в клубок под одеялом и представить, что все это дурной сон и нужно всего лишь проснуться… Многое вдруг встало на свои места: странности в одежде после провалов в памяти, успехи в предметах, во время учебы, которые ей не давались, «лишние» вещи в каюте и дома…

– А что… – горло Карен вдруг сдавило. С трудом сглотнув несколько раз, она вернула себе голос: – что с моей памятью? Почему я не помню ни Елену, ни того, что ты рассказываешь?

Мама обняла ее крепче, и шеи коснулся прохладный метал ее длинной сережки, а ухо защекотал каштановый локон. Эти простые ощущения вдруг привели Карен в чувство, вернули в настоящее, стали своеобразным знаком того, что все не так страшно, как казалось до этого.

– Я не знаю. Какой-то сбой, или Бергер что-то не так сделал. Ты забыла все. Не ходила, не говорила, не узнавала нас. Внезапно ненадолго появлялась Елена и также внезапно исчезала. Мы были в отчаянии. Целый год… – Голос леди сорвался, и она замолчала, пытаясь справиться с чувствами. – Целый год кромешного ада. А потом Влад нашел Ветра и все понемногу наладилось. Вы научились уживаться друг с другом в одном теле.

– А Елена тоже ничего не помнит, когда я… – Карен долго подбирала слово. – не сплю?

Леди разомкнула объятия и повернула дочь к себе. Нежно поправила непослушную яркую прядь, упавшую той на лицо и покачала головой.

– Елена помнит все. Ветер говорит, что в те моменты, когда тело занимаешь ты, она находится на периферии твоего сознания. Она контролирует доминирование – может появиться, когда сочтет нужным, а может полностью уходить и ничего не помнить, как и ты. И вполне возможно, что в данный момент она нас слышит.

– О, боже! – сказала Карен вслух, про себя подумав о том безумном количестве глупостей, которые она совершала, уверенная, что кроме нее об этом никто не знает. И добавила: – Я шизофреник.

– Ну, не надо так реагировать, – мать тепло улыбнулась. Карен вымученно улыбнулась в ответ.

– Мне надо побыть одной и все обдумать.

– Конечно, дорогая, ты всегда можешь на нас рассчитывать, если тебе что-то понадобится.

Карен плохо помнила, как она добралась до своей комнаты. Она забралась в кровать и сжалась в тугой комок, накрывшись одеялом с головой. Слез не было. Вообще ничего не было. Никаких чувств, полный вакуум. Только ощущение нереальности происходящего, будто не с ней и не здесь.

Она не знала, сколько так провела времени. Первая мысль, которая вдруг пронзила пустоту, была о том, что жить можно. Пусть она больная на всю голову и сама себе все это и устроила, если верить маме, но жить-то можно! Как-то ведь дожила она до двадцати шести. Да, она теперь знает про Елену. Но это всего лишь знание, а не выстрел из винтовки. И это не то знание, которое может убить. Хотя, если верить маме, именно Елена решает кто будет занимать тело. И что ей мешает в один прекрасный день просто взять и навсегда остаться Еленой?