Быстрое разочарование в белых подпитывало экстремизм низов. Как сообщала в сентябре 1919 года авторитетная томская газета «Сибирская жизнь» (№ 188), «большинство населения ждет большевиков, полагая, что они скоро явятся и наладят порядок, не будут взыскивать податей, не будут брать солдат; леса и земли с их недрами будут свободны и все будет дешево». Колчаковский премьер П. В. Вологодский осенью 1919 года записал мнение своего знакомого, приехавшего из Славгородского уезда: «Особого тяготения к советской власти нет, но хотят своей власти, крестьянской, в особенности все настроены против засилия военщины и против правительственных агентов на местах»920.
Современники высказывали сходные мнения о причинах популярности большевиков. Управляющий Енисейской губернией П. С. Троицкий сообщал в Департамент милиции МВД: «Даже у зажиточного населения о большевиках осталось представление, как о власти, не требующей податей, не преследующей самогонку, не берущей солдат»921. Управляющий Алтайской губернией А. А. Строльман в августе 1919 года в послании министру внутренних дел констатировал:
К сожалению, благодаря темноте среди крестьянства есть много лиц, ожидающих от большевизма великих милостей, а главное, наживы. Будучи по натуре крепким хозяином, сибирский крестьянин чужд, конечно, идеям большевизма, но худшие элементы не прочь нажиться каким угодно способом. Не веря в прочность большевизма, эти алчные элементы жаждут поживиться, пока побудет большевизм, который является для сибиряка в том виде, в каком он его испытал в начале 1918 года, когда налоги не платили, ямщину не гоняли, самогонка и самосуды вошли в обычай, а начать массовые реквизиции и отобрание у зажиточных имущества Совдепы еще не успели, почему и население не познакомилось, как в европейской России, с большевизмом в деревне.
<…> Совдеп же представляется как отмена властей, земства, податей, обязательной службы, повинностей и возможности… пограбить «богатый» город, а это почва, на которой объединяются все худшие элементы деревни, нередко даже зажиточные мужики участвуют в грабежах… Создают оппозиционное настроение нередко явно незакономерные действия посылаемых против банд отрядов, которые обращают главное внимание на карательные действия в отношении населения, а не на окружение и ликвидацию банд, таким образом часто совершенно мирное население терпит ущерб, а банды все не ликвидируются, на что ропщет население, отягчаемое и отрядами и обираемое бандами…922
Быстрый рост цен и расцвет спекуляции, достаточно жесткая борьба с самогонщиками, нехватка денежных знаков мелкого достоинства, вызывавшая расстройство торговли, усиливали в 1919 году распространение общего раздражения по поводу больших земских налогов, повинностей и призыва в армию, особенно в сибирской деревне. Решительно взимая налоги и недоимки и получив от поземельных сборов всего лишь 1–3% бюджетных средств, «государство возбудило против себя недовольство многомиллионной массы крестьянства»923. Характерен рассказ одного из алтайских партизан о том, как летом 1919 года с крестьян его села «…потребовали пóдать, но никто не хотел платить, несмотря на то, что деньги были у каждого приготовлены. Пообещалась приехать дружина, но пóдать все же не платим»924.
Особенный гнев населения вызывали нередкие бесчинства колчаковской милиции, состоявшей в значительной мере из бывших фронтовиков, часто пьяных, буйных и практиковавших в отношении сельчан как порки (в том числе массовые), так и мародерство и взяточничество. В селе Пещерка в декабре 1918 года милиция 2‐го участка Барнаульского уезда выпорола 19 крестьян; на взятки для освобождения арестованных было собрано 5400 рублей, причем номера кредиток оказались переписаны, что позволило провести расследование