– Что? – Видимо, Садир не верил своим ушам.

– Это тоже прототип человека, но там другие процессы, – Паэль был увлечен объяснением. Это ощущалось по его голосу. – Тот и тот экземпляр разлагается со временем, только в молифексе во время разложения образуется много яда, который, в конечном итоге, разрывает экземпляр.

– Значит, в Лимессе совершен взрыв? – удивленно и с негодованием спросил Садир.

– Думаю, что к этому времени уже да. Если экземпляр не изолировали, конечно. Хотя…

– Ты понимаешь, что это значит? – взревел Садир. – Это конец всем нашим усилиям по сближению с Лимессой. Ты понимаешь, что произошло?

Паэль в манере провинившегося мальчика стал оправдываться перед моуласаром, соглашаясь с его доводам и своей виной.

Сьяр, слушавший разговор в холодном коридоре подземелья, окончательно замерз. Все тайны, с которыми пришел Паэль в подземелье, он ознакомился. Подбородок стал трястись, выбивая еле слышную дробь его собственными зубами. Нужно было уходить – скоро аудиенция подойдет к концу.

Паэль говорил серьезно. В его словах не было ни единого намека на сарказм или преувеличение. Ученый сам находился в незавидном положении.

Сьяр побрел обратно к тусклому свету, который падал через круглое отверстие. Он шел не слышно. Делать он это умел идеально, так как случалось столько обстоятельств, когда приходилось притворяться тишиной. Путь наверх оказался более смелым и быстрым, чем спуск.

Выйдя из кабинки, Сьяр почувствовал, что теплый океанический воздух просто обжигал его окалевшее тело. Он отошел к другой постройке, чтобы не попадаться на глаза ученому. Небо было светлым и ожидало солнца.

Через некоторое время солнце стало пробиваться сквозь окенический горизонт, слепя своими лучами глаза Сьяра. Парень смотрел на бликующие волны, которые словно искры разжигали в его голове тревожные мысли.

«Все таки Улефида была права. Моуласар в опасности. И мы тоже! Да что там мы – весь Шаккам!»

В то утро Лифион проснулся от странных криков на улице. Ему показалось, что сегодня выходной день, так как именно в этот день он часто просыпался от криков ребятни за окном. Но в это утро, даже сквозь сон, он понимал, что ему нужно быть на службе. В голове никак не могли уместиться два этих обстоятельства – крики за окном и служба.

Лифион с трудом вырвал свой разум из объятий сна и сел на

кровати с закрытыми глазами. Вставать с постели не было никакого желания. Он приоткрыл глаза и посмотрел на временную линию на стене. До обычного его просыпания было еще довольно долго. Можно было увидеть еще несколько добрых снов. Но крики заползали в его уши наподобе жутких насекомых, от которых так и хотелось избавиться.

Он вяло откинул одеяло и поднялся. Тело требовало утренних упражнений, но сегодня никакого желания не было. Крик, доносившийся с улицы, не умолкал. Упражнения он всегда делал в тишине, но сегодня ему точно не удастся сконцентрироваться на теле. Было похоже на то, что крик был не детский, наполненный радостью, а женский – полный ужаса.

Открыв свои большие глаза, Лифион, последовал на балкон, из которого выходил обзор на внутренний дворик. Ступив на прохладный кафель, он сразу же проснулся и осмотрел окрестности. Дома напротив еще спали. Солнце было за горизонтом, но уже было светло. Ему очень нравилось предрассветное время, потому что тогда голова не думала о работе, о заботах и прочих мирских делах. Но это утро было не таким. Крик шел откуда-то снизу. Лифион бросил взгляд вниз и, при первом осмотре, увидел лишь большие кустарники и цветы, которые выставлялись жильцами дома. Крик раздался еще раз и тогда ему удалось сфокусировать взгляд на его источнике.