– Я что-то не то сделала? – тихо спрашивает она.
– Не-е-ет. Устал просто, – он нарочито широко зевает и убирает за ухо белокурую прядь. – У нас тренировки по футболу два раза в день. Дай, пожалуйста, шляпу.
Ей так нравится эта шляпа, в ней Эфраим похож на красавца из какого-нибудь детектива.
А вот она сама: черные шерстяные леггинсы, прямая красная юбка, белый джемпер с люрексом, лиловый снуд. Жалкое зрелище, неудивительно, что он не захотел кончать.
– Тебя к Эш подкинуть?
– Ага, спасибо.
Дочь все ждет, когда он спросит про следующий раз, предложит встретиться, как-то намекнет на совместное будущее, да хотя бы просто скажет: «Придешь на нашу игру в пятницу?» Но они уже доехали до Эш, а Эфраим по-прежнему молчит.
– Ну… – говорит она.
– Пока, сентябрьская девчонка, – он целует ее, но поцелуй больше похож на укус.
В ванной у Эш дочь бросает свой лиловый снуд в помойное ведро и закидывает его клочками туалетной бумаги.
В семье Айвёр Минервудоттир ели рыбу, картошку, ферментированную баранину, вываренных в молоке тупиков и мясо гринд. Больше всего Айвёр любила так называемые fastelavnsbolle – эти сладкие булочки готовили на Вестлавьи, фарерскую Масленицу. В 1771-м году король Швеции съел за раз четырнадцать таких булочек, заедая их лобстером и запивая шампанским, и умер от несварения желудка.
Жена
Бекс не желает надевать дождевик. Они же на машине поедут, ну и пускай волосы промокнут, когда придется бежать до магазина, дождевик гадкий, от него шее противно.
– Ну и ладно, хочешь мокнуть – мокни, – говорит Дидье, но жена не согласна.
Льет как из ведра. Бекс должна надеть дождевик.
– Надевай! Немедленно! – кричит жена.
– Не надену! – вопит в ответ Бекс.
– Наденешь.
– Не надену!
– Бекс, пока ты его не наденешь, никто из нас в машину не сядет.
– Папа сказал, что можно не надевать.
– Но ты же видишь, какой дождь.
– Это полезно для кожи.
– Нет, не полезно.
– Господи, да пусть не надевает, – влезает Дидье.
– А ты бы лучше меня поддержал.
– Я бы поддержал, если б был с тобой согласен. Но мы тут уже десять минут торчим. Идиотизм какой-то.
– Идиотизм, что она нарушает правила?
– Не знал, что у нас есть правила про…
– Есть. Бекс, ты будешь и дальше всех задерживать или начнешь вести себя как взрослая шестилетняя девочка и наденешь дождевик?
– А я не взрослая шестилетняя девочка, – Бекс складывает руки на груди. – Я малыш-голыш. Я маленькая.
Жена сердито накидывает на Бекс дождевик, вздергивает капюшон, затягивает тесемки под подбородком. Поднимает разъяренную девочку и тащит ее в машину.
У мужа левая рука лежит на руле на десять часов, а правая – на два. Когда он еще только за женой ухаживал, эта привычка ее изумляла: он ведь играл в группе, пробовал наркотики, в четырнадцать лет вмазал собственному отцу. А машину водит… как старушка какая-нибудь.
Хорошо, что за рулем не жена. Можно не думать снова о том повороте.
Маленькая обожженная зверушка, вся дрожит, ей уже не жить, но она еще не умерла.
Черная, как покрышка, ползет через дорогу.
Маленькая зверушка. Пластиковый пакет.
А может, это был и не пластиковый пакет.
Может, в первый раз ей не показалось.
И кто-то зверушку поджег, какой-нибудь ребенок-садист или взрослый. В Ньювилле мерзостей хватает…
«…но здесь красиво, и тут жили многие поколения твоей семьи, а в воздухе столько отрицательно заряженных ионов. От них настроение поднимается – помнишь?»
Когда они подъезжают к магазину, Бекс уже весело болтает.
Где тут у них куклы продаются?
А Джон – лентяй.
А к ним в класс приходила чья-то мама, специалист по гигиене полости рта, сказала, что коренные зубы надо чистить, даже когда они еще не вылезли толком.