Алина попыталась располагающе улыбнуться, но почувствовала, что улыбка вышла какой-то жалкой. Галачьянц пристально посмотрел на Гронского. Тот встретил его взгляд все с тем же спокойным и непроницаемым выражением на лице.

– Хорошо, – сказал наконец Галачьянц. – Вы можете расположиться здесь.

Он показал рукой на диван и столик с лампой.

– Если нужно будет добавить света, скажите. Маша сейчас подойдет… а вот, кстати, и она.

Видимо, в холле была и другая дверь: Маша появилась откуда-то сбоку, порхнула через холл с легкой грацией девушки-подростка и подошла к отцу.

– Как погуляла, дочка?

Маша приподнялась на цыпочки, чуть не подпрыгнув для того, чтобы чмокнуть отца в щеку, и Алина заметила, с какой неожиданной нежностью большая рука Галачьянца коснулась темных кудрей дочери.

– Отлично, папа. Я книжку читала. На улице немного моросит, но тепло.

– Ну и славно. Сейчас доктора возьмут у тебя кровь, а потом мы пообедаем.

Маша села в кресло рядом с Алиной, уже разложившей на столике инструменты, и привычным жестом закатала правый рукав темного шерстяного платья. Алина отметила тонкие и почти незаметные вены на худенькой руке девочки.

– Поработайте немножко кулачком, – попросила она и на всякий случай добавила. – Не бойтесь, будет совсем не больно.

– Я знаю, – улыбнулась Маша. – Я уже привыкла.

Алина дождалась, когда вена станет чуть более заметной, аккуратно ввела иглу и, ощущая странное волнение, стала наблюдать, как густая темная кровь медленно, словно нехотя, наполняет первую пробирку.

«Бледность, медленный ток крови, холодные руки, – мысленно отметила она. – Нарушение кровообращения?»

Она повернулась к Гронскому и увидела, что он стоит рядом и широко раскрытыми глазами не отрываясь смотрит в сторону лестницы.

– Добрый день, – услышала Алина мелодичный женский голос и тоже посмотрела.

Она спускалась с лестницы, чуть касаясь перил кончиками пальцев. Тяжелая волна густых черных волос ниспадала на плечи и спину, контрастируя с ослепительно-белым платьем, плотно обтягивающим округлые бедра и длинные стройные ноги. Женщина сошла с последней ступеньки, и казалось, что она не идет, а движется, сочетая в этом движении томную пластику большой кошки и опасную грацию змеи. Ее высокая фигура была гибкой и сильной, как стальной хлыст, капля жаркой крови Востока была растворена в смуглой коже, точеной линии прямого носа, миндалевидных глазах с густыми темными ресницами, и все это составляло ту пьянящую смесь изящества, страсти и шарма, которая называется женственностью. Ее глаза были как темные бархатные омуты, в глубинах которых искорками вспыхивала таинственная потусторонняя жизнь, и, встретив их взгляд, Гронский уже не мог оторваться, чувствуя себя пойманным, как олень на ночном шоссе, цепенеющий в свете автомобильных фар.

Такие женщины среди знойных пустынь и древних храмов из желтого песчаника сводили с ума самых стойких рыцарей из самых строгих монашеских орденов.

– Знакомьтесь, это Кристина, – сказал Галачьянц.

Кристина подошла к Гронскому и протянула ему руку. Он легко пожал ее длинные пальцы совершенной формы, с чуть удлиненными ногтями, покрытыми светлым лаком.

– Я Кристина, мне очень приятно познакомиться, – сказала она и начала улыбаться. Это была не просто улыбка, когда улыбаются губы, глаза, лицо, но как будто какая-то светлая энергия прорывалась изнутри, и улыбка была самым естественным ее проявлением. Гронский сдержанно улыбнулся в ответ, но под взглядом сияющих глаз Кристины почувствовал, как почти против воли губы его расползаются все шире и шире, растягиваясь в какую-то глупую гримасу, и он оставил попытки сохранить серьезность и улыбнулся по-настоящему, искренне и от души.