Конечно, Валера ничего не слышал, и это неудивительно: в закрытой машине с включенной музыкой сквозь шум дождя он действительно мог не слышать, что происходит за домом, в глухом дворе. Судя по всему, Марина выключила свет в баре и прошла через черный ход, чтобы потом с помощью пульта опустить со стороны улицы железные жалюзи на входную дверь и окна. Девочки-бармены всегда делают именно так. Только вот на этот раз выйти из двора ей было уже не суждено.

«Проводишь меня?» Я вспоминаю улыбку и взгляд. Я мог бы задержаться на полчаса. Даже меньше. Я мог бы просто подождать ее для того, чтобы посадить в это чертово такси. Вместо этого я поехал домой и как раз покупал в круглосуточном супермаркете пиво, когда Марина умирала на грязном заднем дворе, захлебываясь болью и кровью.

Я открываю глаза, мотаю головой и стараюсь сосредоточиться на том, что говорит мне Ира.

Марину нашли примерно в семь утра, когда старуха из дома во дворе вышла по каким-то своим старушечьим делам. Она увидела издали что-то, что показалось ей порванным мешком для мусора с кухонными отходами: фаршем и обломками костей. Подумала еще, кто же это выбросил мусор прямо у задней двери бара, а потом подошла ближе… Приехавшие сотрудники полиции позвонили Толику и Андрею, те и опознали Марину. Толик срочно вызвал Иру – зачем, она не знает, да и он тоже вряд ли понимал, зачем это делает, наверное, просто чтобы кто-то был в баре, если уж двери открыты. И вот сейчас еще нет девяти, а она уже пьяная, и что теперь делать весь день, а сегодня ее смена, а ты ее видел, и что же это такое, и как это может быть, и я теперь никогда не останусь тут ночью… Ира снова начинает дрожать, слеза капает в наполовину опорожненную кружку с водкой и энергетиком. К негромким мужским голосам, доносящимся со двора, присоединяется женский. Наверное, приехал эксперт. Я молча гашу сигарету и снова иду к двери черного хода. Настало время кое-что уточнить. Боковым зрением я вижу, как Ира опять тянется к бутылке с водкой. Похоже, скоро Толику придется вызывать сюда еще одного бармена.

Рядом с телом Марины присела молодая женщина в светлом пальто. Длинная прядь золотисто-рыжих волос упала на лицо, когда она нагнулась над кроваво-черным провалом раны на месте груди – как ангел, опоздавший прийти за душой и теперь ищущий ее в жутких глубинах мертвого тела. Пальцы в перчатках пробегали по лохмотьям плоти и окровавленной ткани.

– Часов пять точно, может быть, шесть, – сказала она стоящему рядом с ней оперативнику, тому, кто интересовался, когда приедет эксперт. Его напарник с неприятной физиономией стоял чуть поодаль и делал какие-то пометки на листе бумаги, положенном на папку.

– Алина Сергеевна, в протокол что вносим?

– Так и пишешь – от пяти до шести часов.

Я вижу, как женщина-эксперт внимательно смотрит вокруг, окидывая взглядом серый асфальт, потом снова склоняется над телом. Она прикасается пальцами к торчащим осколкам ребер и вдруг вздрагивает. Я отчетливо замечаю, как задрожали ее пальцы, напряглись плечи, замерло дыхание. Она еще ниже склоняется над раной и уже двумя руками проводит по ее рваным краям. Прядь рыжих волос почти касается мертвого тела и чуть колышется от дыхания, вырывающегося из приоткрывшихся губ.

– Увидели что-то необычное? – спрашиваю я.

Самое важное в жизни часто происходит тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем. Можно очень желать чего-то или, напротив, бояться: встречи, события, случая, можно годами жить с этим желанием и страхом, так что состояние подсознательного ожидания становится привычным, почти незаметным. Можно даже забыть обо всем вовсе – но вот те самые встреча, событие, случай наконец-то происходят и неизбежно приносят с собой шок и мгновенную растерянность. Потому что именно сейчас, в этот момент, мы готовы к ним меньше всего.