Он стал первым пациентом Пустовойта в Бадене. Доктор удивлялся, насколько нелюбознательные здесь были люди, которые, проживая вблизи минеральных источников, не трудились лечить язву желудка, которой тут страдали повсеместно. Щелочные минеральные воды ускоряли обработку пищи и способствовали быстрому продвижению ее по желудочно-кишечному тракту. Местные жители не придавали этому значения, они умирали, как и их предки – не давая себе труда продлить жизнь.

Кое-что Йозеф и сам предпринял, чтобы разрушить здоровье: еда в сухомятку, длительные перерывы между приёмами пищи приводили к нарушению выделения желудочного сока.

– Доктор говорил, что у меня имеются какие-то дефекты, – хвастал он с гордым видом, словно особенное строение органа выделяло его среди остальных. – Что-то меня мучает изжога, вы не дадите мне лекарство. Сода не помогает.

– Вам следует пить минеральную воду, а я вас видел в ресторации с наливкой и пивом.

На лице старика появлялось выражение, как у ребёнка, которого ловили на запретном, но лукавая улыбка говорила, что он знает толк в жизни. Грех отказываться от жирной пищи, сдобренной острыми специями и алкогольными напитками. Кофе он тоже потреблял в больших количествах – пока оно оставалось доступно.

– Скоро пост, – жаловался Йозеф, как будто это объясняло желание наесться скоромной пищи до отвала.

Пустовойт кивнул, принимая довод. Он внезапно вспомнил, что так и не позавтракал, и направился в кондитерскую. Её витрина искрилась светом, и он словно окунулся в золотое озеро. Бледные стены, зеркальный потолок, окрашенный в свете солнца. Пахло кофе и шоколадом, крем благоухал ванилью, из открытого французское окна – от потолка до пола – проникали ароматы сада.

Посетители сомлевали на солнце, а горячие кофейники, доставляемые официантками в декольтированных платьях, добавляли еще больше жара.

– У вас найдется для меня чашечка венского кофе, фрейлейн? – спросил он у продавщицы. – На двоих? Давайте. Жена скоро подойдет.

Он разговаривал осторожно, словно под ногами находился лед, и вместе с другими людьми он скользил, как на коньках.

Он выпил кофе. Красивая фрейлейн выразила сожаление, что его жена не пришла, но доктор сказал, что выпьет и вторую чашку. С коньяком? Так даже лучше!

Едва прислужница отошла, как к нему приблизился официант с фруктовой корзиночкой, истекавшей сливочным кремом.

– Вам презент от фрау Фишер.

Доктору улыбнулась молодая женщина, сидевшая за дальним столиком. Перехватив его взгляд, Миранда шевельнулась, и атласный шарф заиграл светом у нее на плечах. Пурпурная помада лишь подчеркивала бледность её лица. Он встал из-за стола и подошел к ней засвидетельствовать почтение.

– Миранда, дорогая, извините, что не сразу узнал.

Перед фрау Фишер стояло блюдо с эклерами и прочей сладкой дребеденью.

– Угощайся, сокровище, – предложила она доктору. – Соскучился?

– Да, милая.

Доктор сжевал эклер, потом съел второй.

– У тебя приятная мягкая кожа, но возможна склонность к полноте, – заметила она.

Кусок застрял у него в горле.

Сама она подцепляла ложкой черную икру, к которой пристрастилась в Петербурге. Ее губы густо обсели икринки, словно мухи. Они начинали шевелиться еще прежде, чем она успевала сгрести их ложкой и отправить в рот.

– Как новое лекарство? Помогло? – спросил доктор.

Миранда имела проблемы по женской части, что объяснялось частой сменой партнеров.

«Можно сказать, Николас, любовь сожрала меня изнутри. Каждый раз думаешь, что со следующим кавалером повезет».

Когда же доктор Пустовойт начал говорить ей об опасностях, которые таят такие эксперименты, Миранда Фишер сердилась: